У Земли на макушке - Владимир Маркович Санин
В ноябре 1962 года Алла Крайнева привезла в Ванкарем на самолете груз всякой всячины. Очередной рейсовый самолет задерживался, аэропорт назначения был закрыт, и Алла решила отправиться домой на попутных собаках. Экзотика, свежий воздух и никакой толкотни за билетами — сплошное удовольствие в хорошую погоду. Двести километров тундры были для видавших виды полярных псов расстоянием столь же пустяковым, как для их изнеженных цивилизацией собратьев на материке две-три автобусные остановки. Путешественников было четверо: Алла, ванкаремская колхозница Валя и хозяева упряжек Каргырольтен и Опочэн. В непробиваемых чукотских шубах ехать было тепло и уютно. За сутки собаки отмахали большую часть пути.
И это все, что Алла рассказала о первом дне путешествия. Хотя экзотическая, но все же не больше чем увеселительная прогулка.
Оставалось шестьдесят километров. На них ушло девятнадцать дней.
Сначала пали собаки. То ли корм оказался слишком грубым для их луженых желудков, способных переварить сыромятные ремни, то ли по другим причинам — выяснять было некогда, потому что началась пурга. Пустынная тундра — и четыре человека, на которых обрушились мороз, полярная ночь, расстояние и пурга. Герои некоторых романов, очутившись в таком положении, упрямо идут вперед, что дает возможность автору написать десяток взволнованных, но совершенно неправдоподобных страниц. Но в реальной жизни победить пургу в открытой тундре, если единственный вид транспорта — собственные ноги, можно лишь одним способом: ждать. Путешественники перевернули нарты, закрылись оленьими шкурами, и над ними быстро вырос спасительный сугроб, самая надежная защита от обжигающего ветра. Так и жили шесть дней — о подробностях Алле не хотелось вспоминать, но если у вас живое воображение, можете нарисовать себе картину, как протекали шесть суток в снежном сугробе без парового отопления, телевизора и кровати с пуховой периной. Алла лишь сказала, что в менее комфортабельной гостинице она еще не останавливалась.
Затем полдня выбирались из сугроба. Уходя, пурга хлопнула дверью: словно догадавшись, что перехитрившие ее люди беспечно не взяли с собой компаса, она замела дорогу и оставила после себя сплошной туман. Быть может, тысячи лет назад далекие предки Каргырольтена и Опочэна, собирая по крохам опыт поколений, открыли этот способ ориентировки в тундре: нужно найти под слоем снега мох. Если растет густо — значит юг; если редеет — север. Так и ползали по снегу мужчины, раскапывая мох и дорогу, а за ними шли женщины. Где-то километрах в десяти находилась охотничья избушка, и ее нужно было найти. Трое суток, сбиваясь и возвращаясь обратно, четверо нащупывали правильную дорогу. Много раз Алла и Валя падали и мгновенно засыпали, подкошенные самым коварным на свете снотворным — смертельной усталостью на сорокаградусном морозе. Но заснуть — значит больше не проснуться, и чукчи силой поднимали женщин, кричали на них, заставляли идти вперед, и это был тот случай, когда грубое и бестактное отношение к женщине становилось единственно рыцарским и воистину благородным.
— Говорят, перед самым спасением силы прибывают, — продолжала Алла, — а я, увидев избушку, упала. Я знала, что больше не сумею ни ступить, ни проползти даже метра. Дальше ничего не помню. Наверное, меня понесли на руках, а когда пришла в себя, оказалось, что проспала больше суток. До чего хорошо было увидеть над головой крышу. Так бы, кажется, навсегда здесь и осталась, в этой жарко натопленной комнате, завешанной шкурами. Думаете, для красного словца говорю? Да по сравнению с сугробом, из которого мы еле выбрались, эта избушка для нас была вроде курорта знаменитого в Чехословакии, где больных лечат пожарники.
— Пожарники? В Карловых Варах? — изумился я.
— Ну да. Там одна моя знакомая лечила печень. Она сама видела, как толстых больных швыряют то в горячую, то в холодную воду, а жир сгоняют брандспойтами!
Я терпеливо подождал, пока у Аллы не закончился приступ смеха — настолько нелепым ей казалось поливать людей из брандспойтов, и осторожно возвратил ее в охотничью избушку.
Несколько суток путешественники блаженствовали под гостеприимным кровом охотника Пипика, набираясь сил перед последним броском. Казалось, самое страшное уже позади, дважды такое повториться не может. Сидеть на месте и ждать случайной оказии было тягостно и бесперспективно. Хорошо отдохнувшее тело не помнило усталости, а жизнь на Севере, в самой сущности которой заложены элементы риска, не позволяет прислушиваться только к здравому смыслу. К тому же подгоняла мысль, что их давно ищут, наверное, считают погибшими.
Двое суток тундра равнодушно позволяла четверым карабкаться от сугроба к сугробу. Утопая в глубоком снегу, они шли, зная одно: надо успеть. Когда-нибудь люди разберутся в адской кухне арктической погоды, найдут логику в столкновении бушующих стихий, в извечных драках циклонов и антициклонов и если не научатся ими управлять, то хотя бы точно их предсказывать. Тогда на пургу можно будет со снисходительным бессилием смотреть из окна дома, где в печке багровеет раскаленный уголь, терпеливо слушать «Спидолу» и подсчитывать убытки от вынужденного простоя. Но пока мы научились только предполагать, и в этом ушли не очень далеко вперед от наших предков, превосходством над которыми мы иногда чрезмерно гордимся. На бескрайнем пути к познанию нами пройдены лишь первые сантиметры, и слишком часто мы в состоянии только констатировать, ставить диагноз тогда, когда лечить уже поздно.
Мы слишком поверхностно знаем еще нашу Землю — в буквальном смысле этого слова…
На этот раз пурга настигла путешественников в предгорье. Горы с их спасительными склонами были совсем близко, но жители Севера хорошо знают, что в пургу можно не дойти трех шагов до собственного дома, знают, чего стоит идти навстречу ветру, дующему со скоростью сорок-пятьдесят метров в секунду. Наверное, есть какой-то предел человеческим силам, когда даже второе дыхание не восстанавливает измученные клетки. Но научно определить этот предел невозможно, как невозможно понять, почему удесятеряются силы у раненого тигра, у хрупкой женщины, спасающей ребенка, у всех тех, для кого переход через предел — последняя ставка в борьбе за жизнь. Снова женщины ложились на снег, умоляя оставить их в покое, и снова мужчины силой заставляли их подниматься и двигаться, безразлично куда, но двигаться, потому что спасение должно было быть в двух шагах. И в минуту, когда гаснущая воля готова была прекратить борьбу с обессилевшим телом, в расступившейся
