Игорь Фесуненко - Пост Леонардо
В каждой малоке живет несколько семей. У каждой семьи есть своя территория, свои гамаки, свои миски и прочая утварь. И никто в эти миски не сует любопытного носа. Все это я узнал впоследствии от Орландо. Потому что, тогда, в самый первый момент, когда, охваченный трепетным нетерпением, я ступил в малоку Канато, мне было не до обобщений и не до рассуждений. Я стремился глядеть во все глаза...
Впрочем, в первую минуту я ничего не увидел: слишком резким был контраст между ярким солнечным светом снаружи и густым полумраком внутри малоки. Потом глаза освоились, и, как на проявляющемся в полутемной фотолаборатории негативе, начали прорезаться первые детали: в центре горит костер, вокруг него сидят на корточках несколько женщин. Одна скребет громадную глиняную сковороду. Другая размешивает рукой нечто напоминающее жидкое белое тесто. Третья сосредоточенно смотрит на первых двух. Рядом с ней лежат разморенные нестерпимой духотой три собаки, лениво поглядывающие на незнакомца, и тощая кошка, вытянувшаяся близ огня. Вверху раздается какой-то пронзительный крик. Это пискнул, реагируя на визитеров, а может, просто укушенный блохой, маленький зеленый попугай «арара».
Два толстых столба, расположенных по обе стороны входного отверстия, служат опорами всего каркаса малоки. От них к боковым жердям протянуты гамаки. В одном из них сейчас лежит супруга вождя Канато — мать Аританы. По ее животу ползает малыш. Женщина не говорит по-португальски, поэтому Аритана, объясннив ей, кто я такой, берет на себя обязанности переводчика.
Я спрашиваю женщину, как ее зовут. Она отвечает: «Дебори». Однако уже второй вопрос ставит ее в тупик: не может сказать, сколько у неё детей, ибо не умеет считать. Аритана поясняет, что его мать, как и большинство соплеменников, считает до шести. А все, что идет, так сказать, «сверх этого», именуется словом «много». Поэтому Дебори, пытаясь ответить, на мой вопрос о количестве детей, идет по более простому пути: она перечисляет имена всех своих детей.
Далее я выясняю у нее, что все лети здоровы, что кормит она их лепешками из маниоки, кукурузой, рыбой и мясом макак — крошечных обезьянок, единственных животных, употребляемых иногда, но весьма редко, индейцами Шингу в пищу.
Впоследствии я узнал романтическую историю этого семейства. Лет двадцать назад Канато, бывший тогда, кстати сказать, чемпионом иолапити по борьбе «ука-ука», познакомился с Дебори. Она была дочерью вождя камаюра и женой одного из самых уважаемых своих соплеменников. Как известно, любовь не знает границ, и Канато в один прекрасный день взял свою возлюбленную за руку и сбежал с ней. Разгневанные супруг и отец беглянки вымазались черной краской «жепипапо», поклявшись убить обидчика. Погоня, однако, была безуспешной: Канато слишком хорошо знал окрестности и надежно упрятал свою красавицу.
Прошло несколько лет, и тоска но дочери убила гнев в сердце старого отца. Он торжественно объявил, что согласен признать Канато мужем своей дочери, после чего Канато смог приступить к спокойному созиданию своего семейного очага. Этот брак был столь идиллическим, что растроганный отец решил отдать Канато свою вторую дочку — младшую сестру Дебори. Так у вождя иолапити стало две жены. Совсем недавно он обзавелся и третьей супругой — молоденькой иолапити. Все три жены отлично уживаются друг с другом, деля между собой под мудрым руководством Дебори свои домашние обязанности.
Мне рассказали, что, когда Аритана было четырнадцать лет, он прожил в Сан-Пауло (в доме Орландо) семь месяцев. Злые языки утверждали, что Аритана даже успел завести там, на земле караибов, подружку. Прослышав об этом, взволнованная Дебори вынуждена была срочно подыскивать блудному сыну невесту. После бурных семейных советов и споров в качестве кандидатки была утверждена дочка вождя соседнего племени калапало. Правда, ей не было тогда и двенадцати лет, но это не имело значения. В конце концов Аритана мог и подождать, пока невеста подрастет и пройдет обязательный для всех подростков период добровольного заточения в специальном домашнем карцере. Я увидел этот карцер неподалеку от гамака Дебори: какой-то странный шалаш, напоминавший громадный шкаф, сплетенный из соломы и сухих пальмовых листьев.
Около года подросток сидит в этом карцере, совершенно изолированный от внешнего мира. Лишь по ночам тайком, чтобы никто не видел, он выходит оттуда, спешит к речке, купается и потом бегом возвращается в эту добровольную тюрьму. Считается, что таким образом девочки становятся приготовленными к замужеству, а мальчики обретают силу, мужество, выносливость. По окончании «карантина» устраивается праздник: будущий мужчина посвящается в «воины». Он борется со своими сверстниками, демонстрируя силу и ловкость. Окруженные толпой «болельщиков», борцы становятся друг против друга, наклоняются и начинают угрожающе рычать, стремясь «запугать» противника. Потом они принимаются медленно ходить вокруг какой-то воображаемой точки, лежащей между ними, затем падают на колени и начинают ерзать на четвереньках, продолжая вращательное движение. Их головы сближаются, они хватают одной рукой соперника за шею, другой за руку, подымаются на ноги, и тут начинается собственно борьба, продолжающаяся до тех пор, пока кто-то из двоих не окажется на земле.
Девочка во время заточения перевязывает ноги тесемками на щиколотках и чуть ниже колен. От этого мышцы икр опухают и вздуваются. Девочка вместе с тем все эти месяцы не имеет права стричь волосы, и ее выход на свободу знаменуется обрядом «пострижения», который обычно выполняет ее жених. Но главным символом приобщения к миру взрослых является для девушки одевание — сразу же после «карантина» — «улури». Так называется тонкий поясок из бечевки, который женщины Шингу (именно женщины, а не девушки!) носят на бедрах и который служит им обычно единственной «одеждой». «Улури» является характерной приметой этого района, некоторые исследователи даже склонны подчеркивать единство племен Шингу термином «культура улури». Но прекратим эти абстрактные рассуждения, вернемся в малоку Канато.
Поблагодарив Дебори за благосклонное внимание, которое она мне уделила, и одарив ее и детишек горстью «карамело», я продолжаю осмотр хижины.
Помимо гамаков, в ней немало иной любопытной утвари: на полу стоят глиняные миски серо-бурого цвета. На жердях, являющихся каркасом малоки, висят луки, стрелы, деревянные дубинки и корзины. Некоторые из них, отделанные разноцветными волокнами, сплетенными в строгий геометрический орнамент, поражают тонкостью и красотой. Аритана, удовлетворенный впечатлением, которое производят на меня эти корзины, показывает мне несколько предметов домашнего обихода, выполненных с еще большим мастерством: гребень, сделанный из длинных твердых колючек, оплетенных синими и белыми волокнами. Головной убор, нечто вроде короны, из разноцветных перьев. Браслеты и бусы — из перьев, высушенных ягод, орехов и семян.
