Том Стоун - Греция. Лето на острове Патмос
С другой стороны, мы, американцы, по крайней мере большинство, составляющее средний и низший класс, клянущиеся в верности флагу и следующие одному из основных правил поведения: «Лгать нельзя», торговаться не любим и испытываем к этому отвращение. Мы предпочитаем, чтобы нам без обмана и выкрутасов как можно быстрее приносили то, что мы хотим. Сколько ты за это просишь? Назови цену, и все. Либо я куплю, либо — нет. Давай не будем валять дурака и устраивать детские игры. Мне есть чем заняться помимо этого.
Греки хотят, чтобы вы сели и за сигаретой и чашечкой кофе обстоятельно обговорили условия сделки. Они предлагают сыграть вам в игру. Они ее смакуют. Это все равно что оказаться в одной комнате с коброй. Надо двигаться медленно и осторожно.
На следующий день, после того как Теологос обратился ко мне с заманчивым предложением, Даниэлла посоветовала позвонить нашей подруге Мелье, проживавшей в Афинах, и спросить ее совета.
— Может, она даже согласится войти с тобой в долю, — предположила Даниэлла.
Мысль показалась мне столь отличной, что я тут же решил, что пришел к ней самостоятельно. Мелья располагала серьезными денежными суммами. Ее бывший муж владел большими виноградниками под Афинами и являлся одним из самых известных производителей вина и узо во всей Греции. Несмотря на то что он с большой неохотой давал ей деньги сверх оговоренного в бракоразводном договоре, мы знали, что он помогал ей с инвестициями, которые в перспективе позволили бы снять Мелью с его шеи.
Мы дружили с моего первого приезда в Грецию. Мелья родилась и выросла в Афинах, однако почему-то ей не был свойственен эгоизм, обычно присущий жителям греческой столицы. Ей нравилось проводить время в обществе художников, и благодаря одному из них, моему приятелю Дику, мы с ней и познакомились. Чуть позже, когда дело дошло до приобретения нашего домика на Патмосе, она оказала нам неоценимую поддержку, помогая разобраться со всеми сложностями, которые, казалось, росли как грибы после дождя. Чтобы обойти греческий закон об отказе иностранцам в праве владеть недвижимостью, она позволила нам купить дом на свое имя, а в процессе заключения сделки даже сама для себя и сыновей приобрела участок у той же семьи.
Мелья, миниатюрная, привлекательная, живая блондинка около сорока, редко пользовалась косметикой, избегала ездить на дорогих джипах, которые притащили на остров ее сыновья, предпочитая колесить по Патмосу на дешевом мотоцикле сродни тем, которыми пользовались все местные жители.
За те годы, что я провел в Греции, мы с Мельей время от времени мечтали о том, что было бы неплохо нам вдвоем собраться и открыть бар или ресторан на каком-нибудь из островов. Мы бы целыми днями строили планы на будущее, закупали продукты, готовили, — такого компаньона сам Бог послал. На острове ее знали и уважали, так что она могла общаться с Теологосом на таком уровне, который я не мог вообразить, не говоря о том, чтобы мечтать.
Когда я рассказал ей о предложении Теологоса и спросил, не согласится ли она войти со мной в долю, Мелья пришла в восторг:
— Томаки, это было бы просто здорово! Ты сможешь готовить свои изумительные блюда! Мы будем устраивать чудесные вечеринки с музыкой и танцами! Я приглашу людей из Афин, а ведь еще у нас есть друзья в Лондоне, Париже, Мюнхене и Вене! Я тебе гарантирую, мы прославимся и заработаем кучу денег. Спасибо тебе, Томаки! Я тебя целую! Даниэллу и детей тоже!
Я пообещал, что следующим утром первым делом позвоню Теологосу и договорюсь с ним об аренде таверны для нас двоих.
— Ладно, Тома, — сказала она, — только будь осторожен. Он очень понирос, хитрый как лис. Хочешь, я сама ему позвоню?
— Не надо, не надо. Сам справлюсь.
— Ладно, как скажешь.
На следующий день я позвонил Теологосу и сказал, что хочу взять себе в компаньоны Мелью. Реакция Теологоса была незамедлительной и однозначной.
— Нет, — отрезал он, — Мелье я таверну не сдам.
Он не желал объяснять причины своего отказа, просто сказав, что она для этого не подходит. На самом деле все и так казалось понятным: во-первых, она была женщиной, во-вторых — женщиной богатой, в третьих — глупой дилетанткой, а в-четвертых — чужаком, ксени, афинянкой.
Впрочем, ничего этого Теологос не сказал. Он предоставил мне возможность додумать все самому.
На отказ Теологоса я ответил, что Мелья — моя подруга, я ей доверяю, и мне нужна ее помощь.
— Не вопрос, — ответил Теологос. — Вот вдвоем и найдете себе таверну в аренду, а на мою можете не рассчитывать.
Ледяной тон Теологоса и нежелание идти на уступки меня сильно озадачили. За долгие годы мы с Мельей и с ним провели бесчисленное множество дней и вечеров, вместе пили и смеялись: она — женщина из высшего афинского общества, он — ливадийский крестьянин, я — американский писатель. Нас всех объединяла атмосфера свободы, столь свойственной островам Эгейского моря, нивелировавшей различия между нами.
Повисла пауза. Я не знал, что и сказать.
— Слушай, — прервал наконец молчание Теологос, — если тебе не хватает денег, если тебе нужен компаньон, эту незадачу можно решить.
— Каким образом?
— Твоим компаньоном могу стать я.
— Но мне показалось, что ты не хочешь…
— Не хочу. Это чересчур. Слишком много работы для человека моего возраста.
Ему уже было под шестьдесят, но он не выглядел на свой возраст. Некоторых мужчин-греков природа щедро одаривает, и они кажутся гораздо моложе своих ровесниц-женщин.
— Я могу делать закупки, — продолжил он, — у меня есть лодка, если что — даже в Афины сгоняю. В других заведениях вечно чего-нибудь не хватает — то вино кончится, то пиво. Сам знаешь. У нас так не будет.
Я помнил, причем очень хорошо. Время от времени иностранцев охватывал особый род жажды, и они, гонимые ею (я в том числе), нанимали рыбацкие лодки и отправлялись на соседние острова в отчаянной попытке отыскать спиртное. Патмос, как и сама Греция в целом, никогда не был самодостаточным. В указе эпохи Византийской империи, по которому остров передавался монастырю, Патмос описывался как «место нехоженное, впавшее в запустение, поросшее ежевикой и терновником и, в силу сухости, абсолютно безжизненное и мертвое». Несмотря на все современные атрибуты и даже на новенький пирс, который уже успели к моменту нашего разговора закончить, Патмос с тех пор ничуть не изменился. Во время нацистской оккупации, когда остров был отрезан от внешнего мира на протяжении почти двух лет, многие жители Патмоса умерли от голода, а выжившие в лихую годину довольствовались животной пищей и различными видами хорты — часто встречающимся видом горькой дикорастущей зелени, которая до сих пор входит в меню, являясь отличительной особенностью местных блюд. То страшное время осталось в коллективной памяти жителей острова под названием и мегали пина — великий голод, и некоторые из старожилов, переживших войну, до сих пор столь трепетно берегут и экономят каждую мелочь в своем хозяйстве, вплоть до клочка бечевки, что у человека со стороны просто сердце кровью обливается.
