В дебрях Центральной Азии. Записки кладоискателя - Владимир Афанасьевич Обручев
«Добрый мой приемный отец и покровитель Фома Капитонович! Пишу тебе от пещер Тысячи будд, где мы стоим уже третий день, отдыхая от долгого пути через Хамийскую пустыню. Из Кульджи в Карашар мы ехали почти целый месяц по стране Юлдус, где живут мои сородичи монголы-торгоуты со времен великих походов Чингиз-хана. Места здесь очень гористые, на полуночной стороне высокие горы и на полуденной тоже и, конечно, все снегом покрыты. А в промежутке широкая долина, где в зимнее время проживают наши кочевники, а летом уходят на джайляу в горы. Здесь мы стояли несколько дней, пока паломники снаряжались в свой долгий путь. В долинах богатые травы, народ зажиточный, живут вообще хорошо под управлением своих ханов, но, конечно, не без разных прижимов в свою пользу, как полагается всякому начальству.
Из Карашара мы пошли не по большой китайской дороге через Токсун и Хами, а прямее, по пустыне между горами Чол-таг и Курук-таг, потому что зимнее время позволяло обходиться без воды, а пользоваться снегом, наметенным во всех впадинах и на подветренных склонах, и возить с собой на вьюках куски льда, чтобы варить обед и чай на стоянке. Едем мы все на верблюдах, а больше идем пешком, коней у нас нет, а верблюды находят в пустыне довольно корма. А там, где корма больше, мы делаем дневки, чтобы подкормить своих двугорбых.
Когда вышли в пустыню Хамийскую, мы повернули на полдень, миновали р. Сулэхэ и остановились у пещер Тысячи будд за Дунь-хуаном. Старший лама узнал меня, спрашивал о тебе и много ли мы выручили от продажи старых книг из тайников храма. Послал с нами донесения хамбо-ламе в Лхасу. Узнал у него, что из Керии или Нии паломники не проходили, значит, мой сын здесь не был, а пошел оттуда прямой дорогой в Тибет. Не вернулся ли он домой? Если случайно узнаешь, — пиши мне в подворье монголов-торгоутов в Лхасе, где мы будем все время стоять. Отсюда мы пойдем скоро прямым путем через западный Цайдам, не заходя на Куку-нор и в Дуланкит, на высокое Тибетское нагорье. Если встретим где-нибудь обратных паломников из Монголии, пошлю тебе весть, а не то уже придется писать из Лхасы».
Второе письмо я получил уже почти через год после отъезда Лобсына. Оно было послано из Тибета с одним из возвращавшихся паломников, привезшим его в русское консульство в Урге, откуда его переслали через Сибирь в Чугучак.
«Дорогой Фома Капитонович! Вчера на стоянке на берегу Голубой реки в Тибете наш караван встретился с монголами, возвращающимися из Лхасы в Ургу. Я отдал им это письмо, которое писал тебе в пути через Цайдам и Тибет, когда было время и не слишком холодно, чтобы держать карандаш в руке.
Из Дунь-хуана мы вышли в начале весны. До подножия большого хребта Алтын-таг шли от пещер Тысячи будд еще два дня по каменистой полынной степи, перевалили через скалистые невысокие горы и русло реки Дан-хэ. Эта река течет маленьким ущельем, которое промыла себе в каменных породах в несколько размахов глубины. И в стенах этого ущелья всюду торчали большие и малые валуны, наложенные друг на друга. И я подумал, что сначала эта река сама натаскала валуны из гор на эту степь, наворотила их друг на друга, а потом опять стала их уносить и вырыла свое ущелье, в котором буйно течет в отвесных берегах. И хорошо, что через эту реку построен мост, иначе никак нельзя было бы спуститься на верблюдах к воде, чтобы итти вброд, да и бродить через буйную реку было бы опасно, она могла сшибить верблюдов с ног.[79] А мост построили китайцы, которые живут за рекой в этой степи, где имеют пашни и разводят баранов и коз.
В этом поселке мы взяли проводника, чтобы он провел нас через главный хребет Алтын-тага, который в этой части называют Нань-шань, т. е. южные горы. Из поселка он виден был высокой стеной впереди, весь его гребень был еще покрыт снегом. И в поселке было еще очень прохладно, весна только что начиналась, тогда как в Дун-хуане уже цвели абрикосы и персики.
Проводник повел нас к одному из ущелий хребта, где был перевал через него, но ошибся и попал не в ущелье с перевалом, а в соседнее. Здесь мы потеряли целый день, дошли по речке до того места, где верблюды с вьюками не могли пройти между скалами, стоявшими по обе стороны русла, шириной всего в два аршина. И только тут он понял что ошибся; пришлось итти назад по этому ущелью до его устья, выйти в соседнее, переночевать в удобном месте и на следующий день уже подняться на перевал, высокий, но не крутой. На нем лежал еще снег почти по колено, и мы очень устали, переводя наших верблюдов одного за другим во время метели через него до спуска на полуденную сторону, где нашлось удобное место с кормом для ночлега у подножия хребта.
За этим хребтом была широкая долина Е-ма-чуань, т. е. долина диких лошадей, где мы и встретили последних, целый табун в полсотни голов. Они паслись на берегах речки Е-ма-хэ, а когда мы подошли ближе, испугались и побежали, но не вдаль, а бегали по долине вокруг нас. А у наших торгоутов-охотников, промышлявших на Юлдусе и дзеренов, и куку-яманов, и архаров,[80] а также медведей и барсов, конечно, были скорострельные русские винтовки, и, когда куланы стали бегать вокруг нас на расстоянии 200–250 шагов, два стрелка спешились и застрелили пару куланов. Поэтому пришлось стать на ночлег в степи в долине Е-ма-хэ, чтобы освежевать добычу, снять шкуры, разделить мясо между всеми и сварить побольше. Шкуры мы отдали проводнику, который отсюда возвращался к реке Данхэ в свой поселок.
На другой день мы перевалили через следующий хребет Нань-шаня по удобному месту, которое указал нам проводник, и спустились с него уже на северную окраину Цайдама. Это широкая долина между Нань-шанем и первой цепью Тибета; в ней рассеяны соленые и пресные озера, солончаки, болота с зарослями и степи с хорошей травой. Но место уже высокое и воздух редкий, ходить пешком скоро устаешь, а в ушах все время какой-то звон, точно где-то далеко поют или играют на дудке.
Мы шли дней семь поперек
