Тим Северин - Острова пряностей
Как должна быть организована эта защита — неоднозначный вопрос. Наиболее профессионально дело поставлено у рейнджеров Тангкоко. Они трудятся с энтузиазмом и энергией, но у них нет никакой реальной власти.
У министерства лесного хозяйства, ответственного за охрану окружающей среды, напротив, есть законная власть, но нет интереса к работе, а мизерное техническое оснащение на местах не позволяет заработать какие-либо средства для самообеспечения. Культурные традиции мешают охранникам вступать в открытую конфронтацию с браконьерами и другими правонарушителями, и, что еще хуже, нищета сотрудников национальных парков означает, что они весьма склонны брать взятки. Результат всего этого может быть очень плачевным, о чем свидетельствуют такие примеры, как убийство черепах на пляже острова Энью и массовое разграбление их гнезд.
Если бы с нами был Уоллес, самое неприятное впечатление у него вызвали бы переполненные народом городские улицы, а не леса. Он бы ужаснулся, глядя с борта нашей прау, когда мы входили в гавань Амбона, — прекрасный подводный коралловый сад, который он описывал с таким восторгом, безвозвратно разрушен. Вместо кристально чистой воды залив Амбона заполнен тошнотворной коричневой жижей, в которой среди нефтяных пятен плавают мятые пластиковые бутылки и прочий мусор. Многие мили мы плыли по чистому, сверкающему изумрудными и бирюзовыми бликами морю. В течение длинных переходов от одного острова к другому мы ни разу не видели разливов нефти, а мусор антропогенного происхождения попадался довольно редко. Течением обычно несло раскисшие от воды стволы пальм, которые плавно колебались и поворачивались в воде. Но грязный залив Амбона послужил предупреждением о том, что не все так прекрасно, а в конце нашей экспедиции, когда мы прибыли в небольшую гавань Манадо, нас ждало еще одно жестокое разочарование. Здешняя грязь и запущенность превосходили все мыслимые границы. Дурно пахнущее желто-коричневое пятно тянулось в море от берега, усеянное всевозможным городским мусором. Невероятно, но факт — пятно охватывало весь залив Манадо и подходило к одной из важнейших достопримечательностей региона — острову Бунакен. Этот остров, а точнее, огромный коралловый риф рядом с ним, — всемирно известным туристический объект, особенно популярный среди дайверов. На берегу залива Манадо поднимались металлические остовы дюжины строящихся отелей, которые вскоре будут готовы принять предполагаемые толпы туристов. Но в Манадо нет городских сооружений для очистки сточных вод. Если не принять срочных мер, каждый новый отель, с большой вероятностью, будет сбрасывать отходы прямо в залив, и коралловый риф — главный объект, привлекающий туристов, — вскоре погибнет.
Если бы Уоллес знал, что угроза подводному миру так же велика, как и надводному, он бы одобрил наше решение относительно судьбы прау, носящей его имя, — мы передали ее организации, занимающейся охраной коралловых рифов в Манадо. Целью этой группы является защита экосистемы коралловых рифов, и нашу прау планировали использовать как вспомогательное судно в программе по охране подводного мира Сулавеси.
Отдав лодку, мы лишились нашего общего дома, и участники экспедиции начали разъезжаться, каждый в свою сторону. Джулия отправилась в Англию, где она собиралась подготовить информационный бюллетень для рассылки в школы, в которых она вместе с Буди читала лекции, — в совокупности их посетили более пяти тысяч слушателей в 119 школах. Бюллетень должен был поведать о результатах нашего путешествия. Буди остался в Манадо, решив поработать некоторое время в местном отделении охраны окружающей среды перед возвращением на Калимантан. Почти неделю он потратил на то, чтобы определить и переписать всех птиц, которых ему удалось увидеть за время нашей экспедиции; в список вошли 239 видов. Хуже всего пришлось Янису, для которого в большей степени, чем для любого из нас, «Альфред Уоллес» стал родным домом и сосредоточием всех интересов на протяжении четырех месяцев. Он следил за порядком внутри и снаружи лодки, отскребал наросшие на бортах водоросли, для чего ему приходилось прыгать в воду и плавать вдоль борта со скребком в руках. Когда мы сходили на берег, чтобы отправиться в лес, он всегда вызывался остаться на борту в качестве сторожа или располагался на пляже, присматривая за лодкой.
Он был очень предан нашей команде на протяжении всего путешествия, хотя, возможно, под конец, когда мы уже научились обращаться с парусами и следить за лодкой, мог немного заскучать, так как перестал быть необходимым. Его тем не менее никогда не покидало добродушие. Теперь он чувствовал себя как школьник после завершения самого интересного и важного периода учебы. В кармане у него был билет домой, на Кай-Бесар, и вознаграждение за работу во время экспедиции; мы заплатили ему больше, чем договаривались, так что он, по местным меркам, очень неплохо заработал. Но все равно, когда он пришел прощаться с нами, вид у него был очень грустный — теперь экспедиция останется только в памяти, станет чем-то, о чем можно будет рассказывать снова и снова всем друзьям и приятелям на Варбале.
Джо, Леонард, Трондур и я собрались для последней совместной трапезы в честь Альфреда Уоллеса. Из его дневников можно сделать вывод, что он с интересом относился к любым кулинарным новшествам и всегда стремился попробовать незнакомые блюда, будь то высушенные морские улитки или костлявый какаду. Поэтому мы решили отведать блюдо местной кухни и выбрали кафе, в котором подавались только традиционную еду Минахасы. Тут предлагали три основных мясных блюда: из собаки, летучей мыши и крысы, тушеных в кокосовом масле и приправленных большим количеством специй. Мы попробовали все три. Крыса была слишком резкой и неприятной на вкус, а собака немного напоминала говядину. Мы согласились с Уоллесом, что лучше всего летучая мышь. По его словам, у нее был вкус как у зайца, но при этом он не уточнил, что ее подают в неразделанном виде — вместе с мохнатыми крылышками.
Наконец, все, кроме Буди, разъехались по своим странам и домам; я уезжал последним. В аэропорту на стойке регистрации меня задержали, так как туристическая виза в моем паспорте оказалась просроченной. Меня отвели к начальнику иммиграционной службы. Там я извинился и объяснил, что из-за бюрократических проволочек в Джакарте не удалось получить визу на нужный нам срок. Наши официальные визы для научной работы еще не были готовы, когда начался период муссонов и необходимо было выезжать. С момента отплытия никто не интересовался нашими визами, а возвращаться в Джакарту за требуемой визой у нас не было возможности. Начальник выслушал меня благосклонно и предложил урегулировать вопрос, заплатив штраф. Я пересчитал деньги и выложил их на стол. Потом он попросил меня рассказать о нашем путешествии, и я начал объяснять, кто такой Альфред Уоллес. Но оказалось, что он знает не только об английском путешественнике викторианской эпохи, но даже о «линии Уоллеса».
