Евгений Марков - Очерки Крыма
Интересно теперь знать насколько проникло в среду крымских татар, по крайней мере, светское европейское образование, хотя бы простая грамотность? Ответ и тут весьма не затруднителен: совсем не проникла, ни на одну йоту. Правда, некоторые татарские беи и мурзы побывали в петербургских кадетских корпусах и даже послужили в блаженной памяти крымском татарском эскадроне. Эти мурзы очень величаются званием ротмистров и поручиков и шинелью с красным воротником и серебряною пуговицею; один из беев даже учил и знал на память в кадетском корпусе православный катехизис Филарета (по его собственному мне признанию) и может подписать свою фамилию не только русскими, но даже и немецкими буквами. Но дальше этих подвигов они не стремятся. Их красная шинель и умение кое-как объясняться по-русски с начальством ставят их так высоко над остальною массою татар, что они становятся естественными вожаками и запевалами своего племени. Чего им больше? Было в Крыму устроено и особое татарское училищное отделение, существовавшее в Симферополе от 1827 до 1865 г., исключительно для татарских детей, на которое тратилось по 3 000 рублей в год. Это отделение выпускало средним числом менее, чем по 1 воспитаннику в год, считая в числе выпускаемых и тех, которых выгоняли за неспособность. Эти 25 полуграмотных юношей, стоивших около 108 000 рублей серебром, одолели номинально кто курс 1-го, кто курс 4-го класса гимназии, потом канули в море мусульманства и исчезли в нем без следа. Были еще устраиваемы палатою государст¬венных имуществ в 1841 г. школы для волостных писарей из татар, в Таракташах, Сарабузе, Саках и Ушюне; построены были хорошие дома, выписаны книги. Татарских мальчиков заставляли учить "Сборник постановлений для государственных крестьян", русскую грамматику, непрерывные дроби и пропорции. Содержание училищ и поступление в них сделано обязательным для татарских обществ, и десятилетняя служба учеников волостными писарями также обязательною. Кажется, все меры к просвещению варварства были приняты. В 1837 г., в Бахчисарае и Карасубазаре открыты особые татарские классы, вроде приходских училищ. В три уездные русские училища назначены учителя татарского языка (в 1824 г. в Феодосию и Перекоп, в 1859 г. в Симферополь). И что же, однако? В татарских классах Бахчисарая через два года уже почти нет ни одного ученика татарина, "а большую часть татарского класса составляют греки и армяне, татары же обучаются преимущественно в частных школах", как доносит в начале 1840 г. директор училищ. В волостные училища татарского общества нанимают охотников из сирот и бедняков, разных оборышей населения, как нанимали наши русские крестьяне охотников в рекруты. Эти неавторитетные цивилизаторы, разумеется, внесли в татарское население так же мало образовательного движения, как мало получили его в своих волостных школах, и исчезли незаметно, как сами школы. Что делали учителя татарского языка в уездных училищах — этого даже и следов не осталось. Кажется, что они существовали только в распоряжениях начальства.
Вот вам очерк всей истории европейского образования крымских татар. В гимназию иногда пробуют поступить 2–3 татарина. Помаются в двух и трех классах годочка по два, по три, и сплывают обратно, бессильные одолеть массу латинства, славянства, неметчины, французятины и всех гуманных и реальных наук, которым вплоть до краев налиты наши гимназии. Затем, остается все то же непочатое, никакими ветрами не волнуемое, море мусульманского невежества. Однако вы думаете, крымский татарин действительно невежда и хочет быть невеждою? Посмотрим, так ли это? По татарскому закону обучение детей обязательно. Дети от 6 до 15 лет, мальчики и девочки должны посещать школу. Каждая деревушка, где есть только мечеть, имеет свой мехтэб. На 100 000 татарского населения в Крыму находилось с 1867 г. 154 татарских училища; из них 131 мехтэб, т. е. начальные училища, и 23 медресе, т. е. духовные академии для приготовления мулл и учителей. Учащихся в них было 5081 человек, считая 901 женского и 4,180 мужского пола. Эта цифра выражает собою состояние татарского образования в период величайшего упадка их национальности, так как после выхода татар многие училища были закрыты, другие опустели. У татар в 1867 г. приходилась 1 школа на 21,4 жителя, и 1 учащийся на 27,9. За тот же год, в русском населении губернии 1 школа приходилась на 2,747 жителей и 1 учащийся на 66,1. Татарское племя, составляющее 17,85 % всего населения Таврической губернии, доставило в 1867 г. 23 % всего учащегося юношества; русское племя, составляющее 62 1/2 % населения, доставило только 28 1/2 % учащегося юношества. Эти цифры весьма поучительны. Между тем, ни одна из выше исчисленных татарских школ не получает пособия ни из казны, ни от земства, ни от городских обществ. Все существуют за счет родителей или на счет благодетельных завещаний покойников. Эти имущества, завещаемые мечетям и школам и называемые вакуфами, в Крыму простираются до 100 000 десятин земли, не считая несколько десятков тысяч капиталов и разных доходных статей другого рода.
Все приведенные факты говорят одно: что татары и до нас ценили народное образование, что они развили его у себя в Крыму гораздо более, чем мы развили свое собственное образование у себя в России, что они жертвуют на него нешуточные средства, что они опередили нас в сознании общей обязательности образования. Еще Броневский (писатель XVI столетия) рассказывает, что татары его времени "сыновей с молодых лет отдают обучаться арабским письменам". Мы, русские, овладев Крымом, не научили татарина ничему своему, европейскому; мы только стеснили количественные размеры его собственного прежнего образования, сократив, вместе с сокращением населения, число татарских школ. Но не сделали ничего существенного для привлечения татар в собственные школы и для облегчения им пути в них. В 1867 г., депутаты татарских мурз усиленно ходатайствовали о дозволении их детям не слушать в гимназиях латинского языка, так как они не имели в виду поступать в университеты и так как, по словам их, русский язык для них так же был труден, как русским детям латинский. Но они получили совершенный отказ. Мы, русские, в течение 80 лет не распространили среди татар ни малейшего общего образования, ни малейших технических знаний. Мы даже не попробовали повлиять на улучшение нелепых методов обучения в их многочисленных мехтэбах и медресе. На счет так называемого татарского сбора производились в Крыму все работы, для которых не находили других источников: устраивалось шоссе для прогулок туристов по южнобережским дачам, воздвигались православные храмы, содержались православные приходские училища и т. п., но татарские горные дороги остались те же, какие были при хане Менгли-Гирее, те же школы, тот же внутренний быт, те же орудия и способы обработки, та же мажара с колесами из буковых обрубков, та же темная хата без стекол с хворостяною трубою. Мы и не могли дать ничего, потому что мы, во-первых, сами были во многом беднее татарина, а во-вторых, с татарами имели дело не мы — народ, а мы — чиновники. Чиновничество — это обманчивая маска ловкого европеизма на простодушном деревенском лице русского человека. Это строгая классификация всех и вся, это кипучая деятельность переписки, это всеведение бесчисленных таблиц и отчетов. Эти всеобъемлющие программы, эти гениальные, все предусматривающие проекты и мероприятия, звуки и тени, взятые и от немцев, и от англичан, и от французов — все это ослепляет издали и помогает звуки и тени принимать за жизнь, маску — за действительное лицо. Чиновничество, отрава русской народной жизни, отравою стало и для народной жизни татар. Как везде, оно много отнимало и мало давало; как везде, оно городило декорации и пускало фальшфейеры, за которыми не слыхать и не видать было горькой правды. Как везде, оно весь вопрос государственного и народного существования искусно сводило на расчисление своего собственного пути к покою, довольству и почести, играя для этого и в религию, и в образованность, и в народное благоустройство. Было бы составлено, представлено, предписано, донесено и к 1-му января отчетного года производством окончено. Живых русских сил до сих пор не было в столкновении с татарином. Живые силы вызываются понемножку только теперь: подождем, что они сделают. Что они сделают, во всяком случае, больше, гораздо больше, чем эта полированная, складно вертящая свои валики и колесики бюрократическая машинка — в этом я убежден, и это уже почти видно. Машина самого лучшего устройства, с самым лучшим ярлычком на переднем фасаде, будь этот ярлычок даже "европейско-христианскаая цивилизация", бессильна перед явленьем духа. Она уже потому не может повлиять ни на чью совесть и разум, что слепа для них, не имеет органов даже ощутить их существенное, не только понять его.
