Бенгт Шёгрен - Осколки континента
На Маврикии из сахарного тростника изготовляют различные алкогольные напитки, а также уксус. Производство одного лишь рома превышает 1300 тысяч литров в год. Он идет в основном на внутреннее потребление.
Быстрый рост производства сахара был в известной мере обусловлен интенсивным использованием удобрений. В 1853 году Скугман писал, что удобрением служило гуано. Частично его привозили из далекого Перу. Но основными поставщиками были коралловые острова в Сейшельском архипелаге: Сен-Пьер, Ассампшен и другие.
С тех пор как сахар стал главной отраслью хозяйства Маврикия, под плантации сахарного тростника шли и плодородные и менее плодородные почвы, на которых до этого росли леса. В горах леса вырубались на топливо для сахарных заводов. Сейчас сахарный тростник растет повсюду, где он только может расти. В низинах он прижился на невообразимо каменистых почвах. Самое неплодородное тростниковое поле я видел на северной оконечности острова, неподалеку от Кап-Малёрё.
Площадь современных «лесных массивов» оценивается в 175 тысяч арпанов (приблизительно в 74 тысячи гектаров). Сюда входят пастбища и площади, покрытые диким кустарником.
По данным Вогана, еще в 1770 году на Маврикии было почти 160 тысяч гектаров настоящего леса[39]. Пьер Пуавр в свое время пытался воспрепятствовать истреблению лесов, чтобы сохранить строевой лес и не допустить эрозии почвы. Но его усилия мало к чему привели. К 1804 году площадь лесов сократилась почти до 125 тысяч гектаров. К 1846 году на острове осталось не более 57 510 гектаров леса. В 1852 году, когда в топливе нуждались около двухсот пятидесяти сахарных фабрик, невырубленных лесов оставалось 28 350 гектаров, а в 1880 году — не более 6480…
К тому времени на защиту лесов, необходимых для того, чтобы обеспечить остров пресной водой, встали английские колониальные власти. Но под государственный контроль были взяты лишь 1400 гектаров. Исследователи Воган и Вие отмечали, что даже в самом управлении лесоводства отрицательно относились к местным породам деревьев.
В годовом отчете за 1877 год начальник управления писал: «…привезенные породы лучше всего растут в теплых районах острова, а посему нет оснований сожалеть, что из этих районов исчезают маврикийские породы… Естествоиспытатели (или скорее, псевдоестествоиспытатели) жалуются, что местная растительность исчезает и сменяется чужеземными растениями, как будто они не понимают, что… чем быстрее исчезнет большая часть оставшихся местных деревьев, тем лучше будет для надлежащих пород». Не удивительно, добавляют Воган и Вие, что когда в 1880 году Томпсон посетил остров, чтобы написать отчет о его лесных богатствах, он лицезрел «картину горестного упадка».
Истребление реликтовых лесов было тем трагичнее и позиция колониальных лесоводческих властей тем непонятнее, что уничтожались ценнейшие породы древесины. Еще в начале нашего века, когда строили дорогу между Гранд-Ривьер-Сюд-Эст и Флаком, на отрезке в каких-нибудь шесть километров порой срубали три тысячи стволов черного дерева такой длины, что из них получалось десять тысяч первоклассных бревен.
Истребление лесов, однако, шло своим чередом, пока Воган и Вие не представили материал, показывавший, что к 1936 году на острове осталось не более 7 тысяч акров (2835 гектаров) настоящего борового леса в горных районах. Лишь после этого тревожного сообщения власти всерьез занялись спасением того, что осталось.
Но сохранившиеся остатки реликтового леса столь незначительны, что на занимаемых ими площадях вряд ли удастся организовать эксперименты, чтобы воссоздать прежние леса с местными видами растительности, включая черное дерево, которое с давних пор высоко ценилось за свою прочную древесину, красивый цвет, волокнистость и удивительную стойкость к древоточащим насекомым.
К тому же эти местные породы деревьев, к сожалению, растут слишком долго. На восстановление реликтовых лесов понадобится несколько столетий, а сегодня никто не хочет строить столь долгосрочные планы даже в богатых странах. Приходится признать справедливость действий маврикийских лесоводов, отдающих предпочтение заморским породам, засаживая новыми деревьями кустарниковые районы и «лесистые местности», превратившиеся в результате хищнической вырубки в участки с никчемным вторичным лесом. Речь идет прежде всего о том, чтобы как можно дольше обеспечить остров лесоматериалами.
В 1971 году 8 тысяч гектаров государственной земли в горах были отведены под чужеземные породы деревьев, главным образом — быстрорастущую сосну (Pinus elliottii) из южной части Северной Америки, а также под австралийские эвкалипты. Каждый год соснами засаживается 400 гектаров, их разводят даже в заповедниках.
Чужеземные деревья преобладают и на морском берегу, который, согласно законам времен французского господства, считается коронной землей на расстоянии пятидесяти геометрических шагов от береговой части. Это — узенькая, чуть более 75 метров, полоска общей площадью приблизительно в две тысячи гектаров, почти повсюду засаженная ветрозащитными казуаринами, завезенными на остров еще во времена Фюзе-Обля.
Новые земли под сахар продолжали возделывать на Маврикии даже после второй мировой войны; одновременно с этим было увеличено производство сахара за счет использования новых, высокоурожайных сортов сахарного тростника. Расширению сахарного производства способствовали и благоприятные климатические условия. В 1947 году было введено страхование от ураганов и засухи, после чего, как это не парадоксально, ни одно из подобных природных бедствий не тревожило Маврикий вплоть до 1960 года, когда над островом пронесся ураган Кэрол — самый сильный в истории Маврикия. Будущее выглядело бы многообещающим, если бы в послевоенный период не произошел «демографический взрыв».
Вскоре после войны была побеждена малярия, улучшены социальные и санитарно-гигиенические условия. Последствия оказались обычными: уменьшилась смертность, прирост населения с 0,5 процента, как это было до войны, увеличился до 3,12 процента, а население возросло с 419 тысяч человек в 1944 году до более чем 500 тысяч человек в 1952 году, а в 1962 году, когда годовой прирост был наибольшим, составило 680 тысяч жителей. Вместе с ростом населения возрос импорт продуктов питания, а состояние экономики ухудшилось.
Еще во времена французов маврикийцы привыкли к тому, что Реюньон, Сейшелы и другие острова помогали обеспечивать их всем необходимым. Но если в те времена на Маврикии предпочитали производить всего понемногу, то в XIX веке там целиком переключились на выращивание прибыльного сахарного тростника, забросив все другие виды сельскохозяйственного производства и предпочитая покупать почти все продукты питания.
