Путешествия в Святую Землю. Записки русских паломников и путешественников XII-XX вв. - Коллектив авторов
На эти розовые розы
Я целый день с горы смотрел.
Из книги «Путешествие в Палестину»
По святым местам
Даже о святых местах приходится писать в связи с политическим положением.
Положение в Иерусалиме было таково, что посещать «Старый город» туристам не рекомендовалось. Обнесенный стенами Сулеймана Великолепного, со своими семью воротами, со своими базарами, мечетями, монастырями и синагогами, он представлял собою маленький средневековый мирок каким-то чудом сохранившийся в двух шагах от современной жизни. В городе, в тесном кольце стен, четыре «квартала» — христианский, мусульманский, армянский и еврейский — и в каждом свои святыни, но мало чем отличаются один от другого эти тесные каменные переулки. Досадно было бы побывать в Иерусалиме и не увидеть святых мест и Старого города. Один из иеромонахов «Русской миссии», отец Филипп, редактор маленького журнала «Святая земля», так сказать, собрат по перу, предложил сопровождать меня в этом не особенно безопасном путешествии, надеясь, что его ряса избавит нас от возможных неприятностей.
Мы вошли в город через «Яффские ворота», где стоят башни турецкой цитадели, и долго бродили по солнечным переулкам, вымощенным розовым, скользким, как лед, камнем, отполированным за столетия сандалиями и бабушами, то по полутемным, пахучим, крытым базарам.
Ни одного европейского лица. Только у патриархии попались навстречу два-три греческих священника, да на одном перекрестке стоял полицейский пикет с винтовками, да и то были арабы. Люди в фесках и «галибиях» или в бедуинских «кефиях» и «абайях» (бурнусах) сидели на корточках в тени домов. Все лавки на базарах были заперты, даже лавчонки, что продают крестики и терновые венцы. Отперты были только булочные, где беднота покупает хлеб свой насущный — библейские лепешки, да черномазые мальчишки носили в корзинах «газозу» и жалкое лакомство — натыканные на лучинки дрянные яблоки, политые для большей соблазнительности розовым растопленным леденцом. Изредка проходил нагруженный огромными мешками с ячменем или кукурузой ушастый ослик. А так — сонное царство. Мы бродили по затихшим базарам, вдыхали пряный запах имбиря и мускатных орехов, заглядывали в двери монастырей. Эти абиссинские, сирийские и греческие монастыри стоят здесь, может быть со времени вселенских соборов. Они по наружному виду мало похожи на монастыри: глухая стена в переулке христианского квартала, забранное железом оконце, низенькая дверь, а за нею каменный дворик, и какие-то женщины восточного типа вывешивают на галерейке полосатые перины.
Ни сверкающих ненавистью глаз, ни криков по нашему адресу. Только в глухом месте, когда мы свернули к «Стене плача», нас окружили какие-то молодые люди, в фесках, но одетые по-европейски, похоже на то, что из «комитетчиков», и оживленно стали говорить по-арабски. Можно было понять, что они спрашивают у священника, кто его спутник — американец или англичанин? Узнав, что мы «москоби», арабы пропустили нас, и это был единственный инцидент. Но не без некоторой опаски мы прошли к «Стене плача». В эти дни у стены не было ни одного еврея. Унылая циклопическая стена, невыразимой древности, политая слезами стольких поколений, зацелованная, отполированная от касаний. Говорят, что где-то в этих местах находится дом муфия, что он смотрит иногда из окошка на плачущих евреев, поглаживая свою красивую бороду. Но тогда евреев не было даже в соседнем еврейском квартале. На всякий случай они переселились в новый город, покинув древние синагоги и очаги предков. Рядом сидел в будке араб-полицейский и читал газету «Фаластин», заголовок которой похож на произведение искусства. Улицы залиты солнцем. Розовые камни под ногами скользили, как бальный паркет. У стены стоял ослик в нарядной уздечке и оглашал окрестности невыносимым криком. А в нише ворот — солнечная площадь и мечеть Омара сияла своей майоликой...
С волнением приближаешься ко Гробу Господню. Ведь тысячу лет наши предки считали это место одним из самых священных мест на земле, может быть, самым святым. Ученые изыскатели доказывают, что Христа не могли бы положить здесь в гробницу: здешние места находились внутри городской черты, а хоронили только вне стен города. Дело не в этом. Миллионы пилигриммов, грубых сердцем крестоносцев, русских паломников в лаптях, болгарских селяков, людей из всех стран, простодушной верой и слезами сделали это место святым. Они приносили сюда все лучшее, что у них было в сердце. В каком-нибудь бургундском городке, или в глухой рязанской деревушке они вздыхали о стране вайий и иерихонских роз, о земле, которую попирали стопы Христа, о тех иерусалимских улицах, по которым шел Он на Голгофу...
Кажется даже церковь не настаивает на подлинности Крестного Пути. Древние улицы проходили на два метра ниже и где-то рядом, на месте теперешних домов. Но миллионы людей плакали, следуя этими улицами, шаг за шагом, вспоминая события, которые случились по дороге на Голгофу.
Под жгучим полуденным солнцем мы тоже шли по узким улицам. Странно было слушать объяснение моего проводника, узнавать среди этих турецких переулков евангельские места, вернее память о тех местах, на которых была представлена величайшая драма евангельского мира. Столько раз приходилось читать описание христианских древностей, но никогда не приходило в голову представить себе все так, как оно есть на самом деле: пыльные и пустынные улицы, стены церквей и монастырей, построенных на достопримечательных пунктах, грязные дома, решетки на окнах, лавки, кофейни и вывески на арабском языке. А ведь за этой стеной была Вифеада, «пруд милосердия», а по другую сторону купель Израиля, где мыли жертвенных животных, и тут же стояли неприступные башни Антония, которые штурмовал XV легион, а в нескольких шагах находилась Претория, из которой Пилат вышел к бунтующей толпе и, пожимая плечами, брезгливо улыбаясь, пытался понять, чего хотят от него эти исступленные люди. Тут, вероятно, стояли благородные портики, как это полагается, на месте, где римский чиновник представляет перед провинциалами Рим, и среди холодных и строгих колонн особенно странно звучали крики о распятии! За углом Соломоновой улицы стояла Мать, и мимо Нее, в сопровождении вооруженных людей и взволнованных толп, проходил Ее Сын, а еще дальше грубые солдаты, которые торопились покончить с неприятным «нарядом», заставили Симона Киренеянина нести Крест и тем обессмертили навеки скромного и ничем не замечательного человека. Все четырнадцать остановок Крестного Пути отмечены церквами и монастырями или надписями на стенах соседних домов. Одно утешение: нет на улицах ни туристов, ни гидов, ни щелкающих кодаков.
Христианское предание утверждает, что в эпоху второго храма святые места лежали вне городских стен, значит Христа могли распять и погребсти там, где теперь находятся
