Теофиль Готье - Путешествие в Россию
Прекрасный пловец, он поднырнул под лопасти колеса, барабан которого касался соседнего парохода. Он мог гордиться ловкостью, с которой избежал опасности. Между тем убийца, вместо того чтобы убежать, продолжал извергать ругательства, ожесточенно размахивая руками, ходил из стороны в сторону, присаживался на скамью у входа в причальную каюту, затем вставал и вновь начинал свои маневры. Карл III утверждал, что за всяким преступлением скрывается женщина, и в юридических своих напутствиях всегда задавал вопрос: «Y ella?»[198] Философская справедливость этой аксиомы и была нам здесь продемонстрирована. Открылся один из люков, и из глубины понтона возникла женщина — возможная причина ссоры. Была ли она молода и красива? Слабый лунный свет не позволил мне судить об этом на таком расстоянии, впрочем, и странные ее движения не давали возможности рассмотреть черты ее лица. Призывая себе на помощь всех святых православного календаря, она падала ниц, поднималась, опять падала ниц, крестилась русским крестным знамением с неподражаемой быстротой и бормотала молитвы, прерывая их криками и рыданиями. Все это казалось крайне странным. Она походила на аиссауа[199], входившего в религиозный транс.
Полиция, призванная самой жертвой происшествия, наконец прибыла, и после долгих переговоров два солдата в серых шинелях увели виновного. Некоторое время я смог следить глазами, как по высокому берегу двигались силуэты преступника и солдат, которые не осмеливались грубо обращаться с упрямившимся злодеем, потому что он был чиновник!
Ранним утром подняли якорь. Лопасти «Проворного» взбивали воду, осмелев при свете дня, и мы незамедлительно оказались в виду Нижнего Новгорода. Было белое, перламутровое, молочное утро. Бесцветное, но пронизанное скрытыми лучами солнца небо простиралось над сероватыми холмами и над водой реки, похожей на расплавленное олово. В акварелях Боннингтона часто бывает такой же эффект, который, как кажется, превосходит возможности живописи, и добиться его могут только настоящие колористы.
Огромное скопление всевозможных судов загромождало Волгу, едва оставляя проход для судов. Высокие мачты, будто еловый лес без ветвей, своими прямыми линиями нарушали общий фон белесого утра. От свежего рассветного ветра вздрагивали на концах ярко-полосатые вымпелы, скрежетали позолоченные флюгеры, некоторые пароходы, как мельники, были запорошены перевозимой ими мукой. У других, напротив, четко различались носовая часть, выкрашенная в зеленый цвет, и борта цвета семги.
Без аварий и несчастных случаев мы добрались до пристани компании «Самолет», и это удивительно, ибо, несмотря на то что в этом месте река широка, точно морской пролив, движение по ней настолько оживленно и скопление судов так огромно, что невозможно себе представить, каким образом такой хаос может как-то распутаться. Это было просто сверхъестественным чудом, что пароходам все-таки удавалось, не задевая друг друга, скользить и проскальзывать с проворством рыб.
Нижний Новгород стоит на возвышенности, которая после бесконечной вереницы равнин, проплывших мимо нас, создает впечатление настоящей горы. Откос крутыми склонами спускается к украшенной зеленью набережной, резкие зигзаги неровностей почвы повторяют кирпичные стены укреплений, кое-где еще покрытые остатками штукатурки. Эти зубчатые стены огораживают город, или, употребим местное выражение, Кремль. Посередине возвышается большая квадратная башня, и луковицеобразные купола с золотыми крестами виднеются поверх стен, свидетельствуя о наличии церкви в крепости.
Ниже располагаются деревянные дома, а на самой набережной красуются симметричными линиями большие красные здания с белыми оконными переплетами. Яркие тона придают веселый и бодрый вид первому плану города, и четкая, правильная его архитектура не надоедает глазу.
У самой пристани целая стая дрожек и телег. Возницы перехватывают друг у друга пассажиров. Не без труда отделавшись от окруживших меня извозчиков, я сел в первые попавшиеся дрожки и отправился на поиски жилья, что было здесь нелегкой задачей во время ярмарки. Проезжая вдоль набережной, я бросил взгляд на ряды лотков, где торговали хлебом, огурцами, колбасой, копченой рыбой, пирогами, арбузами, яблоками и другими обычными для простого люда съестными припасами. Вскоре дрожки свернули в сторону, и мы начали карабкаться по дороге, круто поднимавшейся между двух огромных, поросших травой откосов. Надо сказать, что Нижний Новгород делится глубоким оврагом на две части, как некогда, до того как военным гением не была уничтожена его живописная пропасть, город Оран [200]. Крепостные стены Кремля и аллеи для прогулок под ними венчают левый холм, а по правому его склону, один над другим, идут несколько домов, но вскоре они словно устают взбираться на гору, откуда, как кажется, они вот-вот сорвутся вниз. После подъема, значительно ускорившегося благодаря неудержимой прыткости русских лошадей, которые просто не могут идти шагом, мы достигли вершины плато, где ширилась площадь. Центр ее занимала церковь с зелеными куполами и золотыми крестами и довольно дурного стиля фонтан посреди чугунного водоема.
Я попросил отвезти меня в гостиницу, наиболее удаленную от места ярмарки, в надежде, что там легче будет найти пристанище, поэтому мой возница остановился перед постоялым двором, составлявшим угол площади со стороны Кремля. После небольшого ожидания и переговоров со Смирновым, хозяином двора, последний согласился принять меня, и мужик тотчас пришел за моими чемоданами.
Мне дали большую, светлую и чистую комнату. В ней заключалось все необходимое для цивилизованного путешественника, если не считать того, что на кровати была лишь одна простыня, а матрац толщиною напоминал скромную галету. Но в России распространено совершенно азиатское равнодушие к спальным удобствам, впрочем разделяемое и мною, так что кровать на постоялом дворе Смирнова была ничем не хуже всех тех, какие мне довелось встречать и в других местах.
В ожидании завтрака, в котором я чувствовал настойчивую необходимость, так как запасы провизии на нашем пароходе к концу путешествия начали иссякать, я рассеянно посмотрел на площадь, и глаза мои привлек фонтан, отнюдь не из-за архитектурных его достоинств, которые, как я уже говорил, были самого посредственного вкуса, но по причине веселых народных сценок, обычно происходящих вокруг городского фонтана.
Приходили сюда водоносы и набирали воду маленькими ведрами, насаженными на длинную палку. С удивительной скоростью они выплескивали свои ведрышки в бочку, расплескивая затем по дороге половину ее содержимого. Одетые в старые серые шинели, военные арестанты по наряду ходили за водой в сопровождении двух солдат со штыками на конце ружей. Приходили мужики и для нужд собственного дома наполняли водой широкие снизу и узкие кверху деревянные бадейки. Я не увидел ни одной женщины. Вокруг немецкого фонтана собралась бы целая коллекция Гретхен, Наннерлей и Кетерлэ, которые были бы в курсе всех событий в городе. В России женщины даже из самого низкого сословия выходят мало, а мужчины берут на себя большую часть домашних забот.
