Теофиль Готье - Путешествие в Россию
В Юрьевце дрова для топки парохода принесли женщины. На палках, сложенных наподобие носилок, сильные, ловкие, а часто и красивые крестьянки по двое несли клади поленьев и сбрасывали их в трюм парохода. Ходьба красила их щеки здоровым румянцем, и легкая одышка приоткрывала им губы, давая возможность видеть белые, словно очищенные миндалины, зубы. К сожалению, лица некоторых из них были испещрены оспой, так как вакцина не распространена в России, откуда ее, без сомнения, изгоняет какой-нибудь народный предрассудок.
Одеты они были совсем просто. Юбка из ситца устарелого рисунка, какие еще встречаются иногда на старых провинциальных постоялых дворах на занавесках у кровати или стеганых одеялах, грубая холщовая кофта, платок, повязанный под подбородком, — вот и все. Отсутствие чулок и обуви позволяло видеть тонкие изящные ноги: некоторые из этих босых ног могли бы обуться в беличью туфельку Золушки. Я с удовольствием заметил, что ужасающей моде на сарафаны, подхваченные под грудью, следовали только пожилые и наименее привлекательные женщины. У молодых талии были над бедрами, как того требует анатомия, гигиена и здравый смысл. При моем понятии о французской галантности я был несколько смущен, видя женщин, носивших тяжести и выполнявших работу вьючного скота, но, видимо, эта работа, которую они, впрочем, выполняли весело и в них не чувствовалось усталости, доставляла все-таки им какой-то заработок, те копейки, которые хоть как-то улучшали их жизнь и помогали их семьям.
Следуя вниз по реке, мы часто встречали суда, походившие на те, что я видел на стоянке у Рыбинска. Они неглубоко сидят в воде, но по размерам не меньше торгового трехмачтового судна. Их конструкция представляет собою нечто особенное, своеобразное, чего не встретишь в других местах. Как у китайских джонок, нос и корма их загнуты наподобие деревянного башмака. Лоцман сидит на некоей площадке с рубленными топором перилами, на верхней палубе возвышаются каюты, имеющие форму беседок, и покрашенные и позолоченные маковки с флагштоками. Но самое удивительное представляет собою находящийся на таком судне манеж. Он дощатый и поддерживается столбами. В нижнем этаже судна размещаются конюшни, в верхнем — сам манеж. Сквозь просветы между столбами видно, как по кругу манежа ходят лошади, связанные спереди три по три или четыре по четыре. Эти лошади наматывают на ось буксирный канат. На конце этого каната якорь сначала отвозится вверх по течению на лодке с восемью или десятью гребцами и забрасывается в грунт реки. Число лошадей на борту такого судна может доходить от ста до ста пятидесяти. Они поочередно сменяют друг друга: в то время как одни работают, остальные отдыхают, а пароход хоть медленно, но безостановочно плывет. Мачта такого судна бывает невероятной высоты и делается из четырех или шести сцепленных стволов сосен и напоминает ребристые столбы готических соборов. С мачт свешиваются веревочные лестницы, ступеньки которых крест-накрест переплетены между собою веревками.
Я описал в подробностях эти большие волжские барки потому, что они очень скоро исчезнут. Еще несколько лет, и манеж будет заменен буксиром, а живая сила — механической. Вся эта живописная система окажется слишком сложной, медлительной и дорогостоящей. Повсюду одержат победу удобство и точность. Матросы на этих судах носят странные шляпы: высокие и без полей, они походят на буасо[197] или на печные трубы. Просто странно, что из них не идет дым.
Суда, о которых я говорю, напомнили мне огромные деревянные сооружения, плававшие по Рейну и переправлявшие целые деревни с их хижинами, запасы провизии, как будто предназначенные для стола Гаргантюа, даже целые стада коров. Последний лоцман, умевший ими управлять, умер несколько лет назад, а паровые двигатели напрочь уничтожили эти варварские и примитивные средства речного транспорта.
От Ярославля, куда мы прибыли, можно проехать на перекладных до Москвы. Упряжки почтовых карет требуют особого описания. Карета, запряженная целым табуном маленьких лошадей, ожидает пассажиров у пристани. В России это называется тарантас, то есть каретный ящик, поставленный на два длинных бруса, которые соединяют переднюю и заднюю оси колес. Эти брусья подвижны и заменяют рессоры. У такого устройства есть преимущество: в случае поломки тарантас легко чинится и смягчает тряску самой дурной дороги. Похожий на древние носилки, ящик снабжен кожаными занавесками. Пассажиры рассаживаются в нем вдоль стенок, как в наших омнибусах. С уважением, коего оно вполне заслуживало, рассмотрев это допотопное каретное сооружение, я поднялся по сходням на набережную и направился в город. Усаженная деревьями набережная хороша для прогулок. Местами она покоится на сводах каменной кладки, которые позволяют потокам дождевой воды из нижних улиц свободно сливаться в реку.
Вид, который предстал передо мною с высокой точки набережной, очень красив. Я было отдался его созерцанию, но в это время ко мне подошел молодой человек и на вполне хорошем французском языке предложил служить мне гидом и показать достопримечательности города. Он не похож был на русского, а его мятая, но чистая одежда выдавала нищенское положение человека из хорошей семьи, которому его воспитание запрещало ручной труд. Его бледное, худое и грустное лицо дышало умом. Мой пароход отправлялся через четверть часа, и я не мог рискнуть согласиться на экскурсию по Ярославлю, дабы не выпала мне доля несчастного, забытого на берегу пассажира. К большому сожалению, мне пришлось отказаться от услуг бедняги, который, покорно вздохнув, удалился, как бы привычный к подобным невзгодам. До сих пор я укоряю себя за глупую стеснительность, помешавшую мне сунуть ему в руку серебряный рубль. У него был настолько приличный вид, что я побоялся нанести ему оскорбление.
На Ярославле лежит печать старых русских городов, если, правда, словом «старый» можно что-нибудь определить в России, где побелка и покраска упорно скрывают всякий след ветхости. На портиках церкви видны архаического стиля фрески. Но старинный только сам рисунок росписей. Каждый раз, как фрески выцветают, тона фигур и одежды оживляются, заново золотятся нимбы.
Кострома, где мы также останавливались, не представляет собою ничего особенного, по крайней мере для путешественника, могущего лишь наскоро обвести город глазами. Маленькие русские города имеют поразительно одинаковый вид. Они устроены по определенным законам и, так сказать, по фатальной необходимости, против которых индивидуальная фантазия даже и не пытается бороться. Отсутствие или недостаток строительного камня объясняют преобладание здесь построек из дерева или кирпича, а архитектурные линии строений из этих материалов не могут дать желанной художнику четкости. Что касается церквей, православный культ привносит свои священные каноны в архитектурные формы, которые не обладают большим разнообразием стилей, как наши западные церкви. Не правда ли, мои описания неуклонно повторяются? Но возвратимся к Волге, тоже монотонной, однако в единстве своем очень многообразной, как всякое великое явление природы.
