Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан
Ночевать приходилось в насквозь промокшем спальном мешке. Иногда палатка просто плыла по грязевому морю. Но сон отгоняли тысячи блох, которых я прихватил с собой в хижине невдалеке от перевала; они накидывались на меня с завидной неутомимостью.
А тропа забирала все круче вверх. Пересекли тридцатиметровый мост из натянутых волокон бамбука — уход за ним требует постоянного присутствия двоих человек, по одному на каждой стороне. Перекрученные бамбуковые тросы не заслуживали ни малейшего доверия и жутко раскачивались над пропастью, но иного выхода не было. Мы чуть не потеряли на этой эквилибристике двух мулов, которые, забыв все правила игры, ринулись вдруг вместе на мост и пали на колени точно на середине. Пока мы выручали животных, бешеный поток под нами гостеприимно пускал пену…
Нечего было и мечтать сесть на мулов — они и так едва брели. Я не уставал так за всю свою жизнь и никогда не был так близок к ощущению, что смерть наступит с минуты на минуту. Тем самым я оправдал бы мрачные предчувствия, посетившие меня в Тхимпху.
Во всем этом не было ни капли героизма. Дорога просто означала борьбу за жизнь, и я шел, падал, отрывая от себя кровососов, и шел дальше, давясь кашлем.
Так продолжалось до вершины Донгла. Так было и на следующем перевале, покрытом зарослями дикого ревеня. Изумив своих спутников, я накинулся на него, как на черную икру. Они сказали, что я еще пожалею об этом.
Но хуже мне не стало, возможно, потому, что хуже себя чувствовать было нельзя. Тенсинг в ужасе закатывал глаза при мысли о том, что я умру у него на руках.
В общем, я думаю, излишне объяснять, что в таких условиях неделя тянется гораздо дольше семи дней и семи ночей, особенно когда позади остались тридцать дней пути по высочайшим в мире горам.
Не надо также, я полагаю, обосновывать, почему все это время из головы у меня не выходили реактивные самолеты, спортивные автомобили, спальные вагоны компании Кука и прочие аксессуары, с помощью которых в других местах планеты люди переносятся за сотни километров с книжкой на коленях.
Я часто возвращался мыслью к пляскам смерти, которые видел в Тонгсе; сейчас они обретали совершенно особый смысл. И тем не менее, несмотря на хворь, я с любопытством обозревал расстилавшиеся вокруг затопленные пространства. Трехэтажные дома Центрального и Западного Бутана остались за хребтом. Мы вошли в край одноэтажных домиков, прилепившихся к краям глубоких каньонов. Крестьяне здесь занимаются подсечно-огневым земледелием: выжигают участки леса и сеют на удобренной золой земле.
Преодолев последний перевал, мы вышли к Таши-Янцзи, маленькому дзонгу, в котором не было даже властителя закона. Как и все бутанские крепости, она стоит в стратегическом пункте — перед мостом через могучую реку Манас, главную артерию восточной части страны.
Отдохнув немного в цитадели и собрав остатки сил, я поднялся вверх по течению Манаса, чтобы посмотреть на необычное святилище — чортен Дуронг. Слово «Дуронп» означает «отравленная долина». Действительно, в верховьях Манаса свирепствует малярия.
В Дуронге я видел, как знахарь пау впал в транс у постели умирающего, перечисляя демонов, немилость которых тот навлек на себя. Церемония была пронизана трагическим ужасом и казалась поистине демонической. Несчастной жертве не было позволено почить в бозе: крохотная комнатушка, где он лежал, до краев наполнилась грохотом бубна и пронзительными воплями одержимого колдуна.
Как этнограф я жадно впитывал эти детали. Но как человек я втайне желал, чтобы смерть поскорее облегчила страдания несчастного, которому даже на смертном одре не суждено было познать покой.
…В ту ночь я вновь пронзительно ощутил одиночество — верного спутника моих гималайских странствий. Но вот странно: по мере того как я приближался к концу пути, во мне поднималось желание продолжить его. Если бы время могло остановиться…
Целый месяц слово «Ташиганг» звучало эхом в такт шагам. Оно сделалось своего рода заклинанием, но теперь я уже понимал, что заветная цель означает финиш. Конец десятилетней мечты.
Три дня отнял у нас спуск вдоль реки Манас, дважды приходилось преодолевать ее по качающимся веревочным мостам. Река вздулась, того и гляди грозя лопнуть; она как будто набирала ярости, чтобы в эту неделю привести смерть сотням и разорение тысячам жителей индийских равнин.
Последний мост упирался в откос, на вершине которого стоял Ташиганг — гениальное творение бутанских зодчих, не знающее себе равных в мире, самая прекрасная жемчужина в короне короля Страны дракона.
Я поднялся по лестнице и вошел в ворота дзонга. Незнакомый человек молча пожал мне руку.
Уже одно это европейское приветствие показывало, что я пришел к финишу. Вновь распахнулись врата времени, я возвращался в знакомый мир. Хотя теперь мне был знаком и потерявшийся в другом времени Бутан — это тоже был мой мир.
Человек, с которым я обменялся рукопожатием, был предприниматель-индиец из дорожно-строительной фирмы. Значит, рядом граница.
Грустно! Меня, правда, еще ожидали 200 километров невообразимой дороги между Бутаном и Ассамом. Оттуда через весь штат до Хассимары, где был аэродром.
Но здесь, в Ташиганге, уже писалась новая страница истории Бутана. Вместе с носильщиками я удивленно смотрел на автомобили, мимо которых шлепали наши усталые мулы.
Да, теперь путешествие уже окончательно было позади. Глядя на север и запад — на высокие горы, бесконечные хребты, я с трудом постигал, что был там, в стране, где живут властители законов, великие ламы-отшельники, грозно стерегут тропы дзонги, прилепились к скалам монастыри, а горные потоки крутят молитвенные мельницы.
Мне понадобился 31 день, чтобы покрыть пешком, на лошади и на муле расстояние от Вангдупотранга до Ташиганга. За этот срок я прошагал 650 километров, преодолел шесть перевалов на высоте более 3300 метров. А на карте по прямой это составляло всего 300 километров.
Если считать от дзонга Дукье в верховьях Паро, я пересек Бутан от края до края. С грустью я подумал, что настанет день, когда все увиденное мною промелькнет перед туристом сквозь стекло машины. Но пока я мог разделить с капитаном Пембертоном титул первопроходца этой едва ли не самой удаленной части планеты.
Возможно, только сейчас я понял, что манило меня в течение десяти лет в здешние пределы, что заставило искать в эпоху сверхзвуковых путешествий и космических полетов безвестные ослиные тропы. Я стремился не только к своей детской мечте. Меня влекла идея попытаться отыскать на свете место, где человек живет в согласии с самим собой, где цивилизация не обезличивает людей, а красота является мерой счастья. Не считая обильных впечатлений, мне приоткрылись в Бутане новые перспективы моего собственного существования. Я знал, что многое должно измениться во мне, когда я снова окажусь в родных равнинных краях.
