Николай Ломакин - Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник)
К тому же при создавшихся обстоятельствах никакая карета, телега или тарантас, берлина или почтовый возок, равно как и скакун, не доставили бы его скорее нив Пермь, нив Казань. А значит, разумнее подождать парохода: коль скоро это самое быстрое средство передвижения, оно должно помочь царскому посланцу наверстать потерянное время.
Итак, Михаил Строгов отправился бродить по городу, без особой спешки ища какой ни на есть постоялый двор, где бы можно было переночевать. Но эта надобность была не столь насущной, и если бы не голод, начавший его донимать, он, вероятно, так и проблуждал бы по улицам до утра. Ему требовалась не столько постель, где бы соснуть, сколько возможность перекусить. Что ж, он обрел и то, и другое под вывеской «Град Константинополь».
Хозяин этого постоялого двора выделил ему довольно сносную комнату, правда, меблированную скудно, однако в ее убранстве не были забыты икона Пречистой Девы и портреты каких-то святых, обрамленные раззолоченной тканью. Строгову тотчас подали утку, фаршированную рубленым мясом с острыми пряностями и вязнущую в густой сметане, ячменный хлеб, простоквашу, сахарную пудру, смешанную с корицей, и жбан кваса (разновидность пива, весьма ценимая в России). Этого было более чем достаточно, чтобы восстановить силы. Итак, он их восстановил, тем более, что сосед по столу, будучи раскольником из секты «староверов», дал обет воздержания: он отверг картошку, сбросив ее со своей тарелки, и даже сахара в чай не положил.
Покончив с ужином, Строгов, вместо того чтобы отправиться в свою комнату, вышел, сам не зная зачем, и снова принялся бродить по городу. Однако, хотя долгие июльские сумерки еще не сменились полной темнотой, улицы мало-помалу опустели: все спешили вернуться к себе домой.
Отчего же Михаил не лег просто-напросто спать, как пристало бы после целого дня, проведенного в дороге? Уж не помышлял ли он о той молоденькой ливонке, которая несколько часов была его попутчицей? Да, не имея более разумного занятия, он думал о ней. Может быть, его тревожила мысль, что она, затерянная в этом шумном городе, рискует, что ее кто-нибудь оскорбит? Да, он опасался этого. И не без причин. Так что же, он надеялся встретить ее и, если потребуется, защитить? Нет… Подобная встреча была маловероятна, что до роли защитника… по какому, собственно, праву?
«Одна, – говорил он себе, – одна среди этого кочевого народца! И ведь нынешние опасности – ничто в сравнении с теми, что подстерегают ее в будущем! Только подумать: Сибирь! Иркутск! Туже попытку, на которую я иду во имя России и царя, она намерена предпринять ради… Ради кого? Или чего? Ей выдано разрешение на эту поездку! В край, охваченный восстанием! Что она будет делать среди степей, где рыщут азиатские банды?»
На миг приостановившись посреди дороги, Михаил принялся размышлять: «Замысел этой поездки наверняка вознику нее еще до нашествия! Она даже, может быть, понятия не имеет, что там сейчас творится!.. Хотя нет, эти купцы при ней толковали о волнениях в Сибири… и не похоже, чтобы она удивилась… Даже не спрашивала ни о чем, не просила объяснений… Стало быть, она все знала! И, зная, шла на это… Бедная девочка!.. Значит, побуждения, толкающие ее на такой шаг, поистине могущественны! Но, как бы она ни была отважна, – а что она именно такова, нет сомнения, – дорога истощит ее силы и, даже не говоря о риске и препятствиях, ей этого путешествия просто не выдержать!.. Она ни за что не доберется до Иркутска!»
Между тем Строгов продолжал брести наудачу, куда глаза глядят. Впрочем, он прекрасно знал город, так что заблудиться не мог.
Прошагав так около часа, он присел на скамейку, стоявшую под стеной большого невзрачного деревянного строения, которое возвышалось среди многих подобных по краям весьма обширной площади. Минут пять он сидел там, когда внезапно чья-то крепкая рука опустилась ему на плечо.
– Что ты здесь делаешь? – грубо спросил рослый субъект, подошедший незаметно.
– Отдыхаю, – сказал Михаил.
– Уж не думаешь ли ты провести всю ночь на этой скамейке? – не отставал тот.
– Если пожелаю, то да, – ответил Строгов тоном несколько более вызывающим, нежели пристало бы простому торговцу, каким ему надлежало быть.
– Ну-ка дай посмотреть на тебя! – сказал неизвестный.
Строгов вспомнил, что, прежде всего, надо быть осторожным, и инстинктивно отскочил в сторону, буркнув:
– Нечего на меня смотреть!
Хладнокровие тотчас вернулось к нему, ион прикинул, что лучше держать собеседника на расстоянии шагов в десять.
Теперь, приглядевшись, он подумал, что, скорее всего, имеет дело с одним из тех цыган, каких встречаешь на любой ярмарке, но ни физический, ни духовный контакт с ними особых приятностей не сулит. Внимательнее всмотрелся в темноту, которая уже порядком сгустилась, и действительно заметил возле дома просторную повозку, передвижное жилище, обычное для этого кочевого племени. Цыгане в России кишат повсюду, где можно раздобыть хоть несколько копеек.
Мужчина тем временем сделал два-три шага вперед, готовясь приняться за Михаила Строгова вплотную, но тут дверь дома отворилась. Женщина, почти неразличимая в потемках, проворно выскочила оттуда и окликнула цыгана. По ее наречию, довольно грубому, в ней угадывалась сибирячка отчасти монгольского происхождения.
– Еще одна ищейка! – сказала она. – Шныряют, вынюхивают… Брось его, пошли ужинать. Плюшка[7] готова!
Строгов не сдержал улыбки, услышав, каким определением она его наградила – это его-то, на дух не переносившего полицейских соглядатаев!
Однако цыган на том же языке, каким пользовалась женщина, хотя акцент у него был совсем другой, произнес фразу, означавшую примерно следующее:
– Твоя правда, Сангарра! К тому же завтра нас здесь не будет!
– Завтра? – переспросила женщина вполголоса с некоторым удивлением.
– Да, Сангарра, завтра, – ответил цыган. – Царь-батюшка сам пошлет нас туда… туда, куда нам надо!
И оба вошли в дом, тщательно заперев за собой дверь.
«Ладно! – сказал себе Михаил Строгов. – Но если эти цыгане хотят, чтобы их речей никто не понимал, я бы им посоветовал при мне объясняться на каком-нибудь другом языке!»
Будучи уроженцем Сибири и проведя детство среди ее просторов, он, о чем уже упоминалось, понимал почти все наречия, на каких говорили от Северного Ледовитого океана до знойных туркестанских степей. Впрочем, он не потрудился вдуматься в точный смысл слов, которыми обменялись цыган и его подруга. С какой стати это могло его интересовать?
