Фрэнсис Чичестер - В пустыне волн и небес
Год 1957-й был для меня тяжелым: бизнес доставлял много хлопот, и парусу я отдавал немало сил. На «Джипси Мот II» я участвовал в трех гонках Королевского клуба. После одной из них я перешел на борт отличной американской яхты «Фигаро»; ее владелец Билл Снейт пригласил меня штурманом в серию гонок Адмиральского кубка. Этот кубок был учрежден адмиралом клуба для парусной гонки, в которой должны участвовать три яхты из разных стран. «Фигаро» имела отличный экипаж. Сам Билл Снейт первоклассный яхтсмен, великолепный шкипер, суровый, но справедливый, Бобби Симонетте считался одним из лучших в мире шкотовых; Эд Реймонд один из лучших в Америке специалистов по производству парусов и к тому же настоящий морской волк. Кнут Реймерс — шведский яхтенный конструктор; он сказал мне, что не помнит, сколько яхт сконструировал. Наконец, юный Бакки — первоклассный матрос; он участвовал в корейской войне, а теперь постоянно ходил с Биллом и отвечал за состояние его яхты. Мне очень нравилось находиться в их команде. Я постигал знаменитые приемы, которые помогли им победить, и вообще многому научился у них. Кроме прочего, меня все время забавляло то, как отличаются наши, британские, привычки от американских. Такая, например, мелочь: они намазывали мармелад на бекон. Уж не знаю, что они думали обо мне.
Первая гонка была на Кубок Британии. Я находился в сложном положении: проиграем — американцы могут обвинить своего британского штурмана, выиграем — британская команда может заклеймить меня как предателя. В любом случае мне от кого-нибудь да достанется, но спорт есть спорт, и я страшно хотел выиграть. Мое первое тактическое предложение вывело нас в лидеры. Все во мне пело. Увы, мой следующий «гениальный» ход обернулся провалом, и мы упустили победу, которая была у нас в руках.
В нашей следующей гонке на Кубок Нью-Йоркского яхт-клуба мне удался необычный для больших яхт штурманский прием, сыгравший решающую роль. В слабый ветер мы взяли в сторону материкового берега Солента[15], чтобы уйти от сильного течения. Глубина все уменьшалась и уменьшалась, еще немного — и мы, кажется, сядем на мель. Билл скомандовал: «На другой галс!» — но я возразил: «Так держать, так держать!» Мне как-то раз пришлось быть у этого берега, я тогда помучился здесь и помнил, что за длинной отмелью есть узкий проход. Мы подняли шверт и продолжали держать на берег. Глубина все уменьшалась, я затаил дыхание. Потом она стала увеличиваться, и я облегченно вздохнул: нам удалось пройти мель. Здесь, под самым берегом, встречное течение было минимальным. На какое-то время мы легли в дрейф и выбросили плавучий якорь. Я воспользовался случаем и сам бросился за борт — поплавать. Думаю, моих американских друзей шокировало такое отношение к гонке, но в этот раз они проявили вежливость и промолчали. Вскоре мы обошли всех и выиграли гонку.
Следующая гонка — Фастнет. Я возлагал большие надежды на «Фигаро». На Фаетнетской гонке, как ни на какой другой, проявляется искусство штурмана. Почти каждая миля 600-мильной дистанции требует особого внимания, условия меняются непрерывно. Гонка проходила в тяжелую погоду, только 12 яхт из 45 стартовавших дошли до финиша. Правда, я особых неприятностей не почувствовал и с удивлением прочел потом о штормовой погоде — «Фигаро» в сравнении с моей 8-тонной «Джипси Мот II» была яхтой устойчивой и комфортабельной.
После драки, как известно, кулаками не машут, но я все-таки приведу некоторые свои соображения по поводу того, почему не все у нас получилось гладко. Во-первых, накануне старта Билл и его команда, по-видимому, неплохо отпраздновали предыдущую победу, в результате чего мы замешкались на старте. Когда прошли Нидлз[16], я предложил взять на Ла-Манш, для этого требовался поворот на правый галс. Билл возразил: «Разве мы не можем пойти на Суонидж — так, похоже, будет полегче». Навигационное чутье — штука очень тонкая, и я не смог внятно объяснить, чем один галс лучше другого. Мы взяли на Суонидж, и, как потом оказалось, это стоило нам потери нескольких драгоценных часов.
На американских яхтах брать рифы предпочитают риф-сезнями, и они, несомненно, держат парус лучше, чем roller reefing. Но на «Фигаро» над трапом был натянут большой pram hood, и это осложняло доступ к гику, когда надо было дотянуться до паруса. На pram hood не встанешь — не выдержит. В результате мы неохотно брали рифы, запаздывали с этим, а потом, когда ветер стихал, столь же неохотно разрифлялись, запаздывая и с этим. Другой наш недостаток — слишком много экспертов в экипаже, и каждый хотел проявить свои знания. Бобби продемонстрировал свой новейший прием поворота оверштаг, после чего мы долго приводили в порядок спинакер. Эдд любил нагружать передние паруса и все время старался показать нам, насколько они прочны. Он то и дело выбирал стаксель-шкоты двумя большими лебедками и, похоже, делал это бессознательно. Передние паруса действительно были замечательные, но их сверхнатяжение нередко отрицательно сказывалось на скорости. Конечно, все это мое сугубо личное мнение. Не сомневаюсь, что и им было к чему придраться в моей навигации.
А вообще, не хочу создать превратное представление о нашей яхте — в целом она управлялась отлично. Мы потеряли только один парус — унесло спинакер, когда мы уже обошли скалу Фастнет. От него, осталось лишь несколько лоскутков. Билл в это время завтракал внизу. Кто-то из команды сунул голову в люк и сообщил:
— Спинакер улетел.
Билл продолжал есть, потом отреагировал:
— Скажи Эду, что ему не повезло, — за этот спинакер я еще не заплатил.
Замечательная это была гонка, она доставила мне удовольствие во всем, от старта до самого финиша. Мы заняли третье место в своем классе. Победа досталась Джону Иллингуорту, второй была «Уайт Мист»-яхта той же постройки, что и «Фигаро». После гонки Билл попросил меня перегнать «Фигаро» в Лондон, откуда яхту должны были отправить пароходом в Соединенные Штаты. Я ответил:
— Согласен, если и Шейле можно пойти с нами.
Мне хотелось показать ей, что представляет собой хорошая яхта. Кроме нас в команде были Бакки и 19-летний американский студент Тедди Робине. Лучших матросов, чем эти двое, нельзя было и пожелать. Мы быстро дошли до острова Уайт, и я хотел выбраться в Солент и стать там на ночь на якорь. Ребята этот план не одобрили, я уступил, и мы пошли дальше. После мыса Святой Катерины поднялся ветер: Я задал курс и отправился немного поспать — ночь, очевидно, предстояла веселая; Ребята спросили Шейлу: как она думает, знаю ли я, где мы находимся? Вскоре после наступления темноты Бакки позвал меня на руль, а они с Тедди стали убирать грот и ставить трисель. Я видел, что нам паруса вообще не понадобятся, но Бакки настаивал. Шторм разошелся в полную силу, но ветер дул в нужном нам направлении. Трисель периодически перекидывало с галса на галс, и он стрелял при этом, как из пушки. Следить за триселем было весьма утомительно, а главное — совершенно зря. Поэтому, как только настала очередь Бакки идти в койку, я велел Тедди убрать парус. Ночь выдалась впечатляющей. Без парусов мы неслись по Ла-Маншу, делая в среднем 5 с половиной узлов. Будь ветер другого направления хотя бы на 5 градусов, мы бы чувствовали себя весьма неуютно, но «Фигаро» держал курс точно по ветру, и кокпит обеспечивал нам относительный комфорт. Стоило мне слегка изменить курс — в любую сторону, как тут же рев ветра заглушал все другие звуки. Согласно метеосводке, порывы ветра в районе Брайтона (мы прошли его ночью) достигали 90 миль в час, но я думаю, что все же было не больше 75-ти. В другой ситуации, при другом ветре, наше положение беспокоило бы меня, но шторм нес нас прямо к Дуврскому проливу, к выходу в Северное море, и, несмотря на темноту и близость берегов, мы были в относительной безопасности. Тревожило только то, что мы находились прямо на линии прохода судов, а интенсивность судоходства в Ла-Манше всем известна. Иногда нам казалось, что огни больших судов окружают «Фигаро» со всех сторон. Следить за ними было нелегко: каждая волна скрывала их от нас.
