Венеция. Под кожей города любви - Бидиша
Прибываю в Венецию во второй половине дня, усталая и сонная. На следующее утро, спустившись в прелестный отгороженный садик «Alla Salute», вижу несколько пар — только англичане (видимо, все мы пользуемся одним и тем же путеводителем), — которые собираются на завтрак. Простые обыватели, средний класс, без претензий и без экзистенциальных заморочек. Не интеллектуалы, но без вульгарности, вежливые, только, пожалуй, немного шумноваты. По чудовищному совпадению все мужчины похожи: лысые (все шестеро!), с невыразительными мясистыми лицами.
Иду завтракать. За соседним столом сидят супруги. Муж уставился в одну точку перед собой и ест механически, как робот. Его жена пристроилась сбоку и не сводит с него тревожного взгляда. Я уже видела нечто подобное в аэропорту: мужчина с отстраненным видом сидел в кресле, широко расставив ноги, а его спутница буквально обвилась вокруг него в неудобной позе — наложница при исполнении своих обязанностей. Конечно, в восемь часов утра было бы странно вести задушевные беседы друг с другом, особенно если за плечами лет, скажем, двадцать в браке, — и все же, почему бы и нет?
За последний месяц популяция голубей на Сан-Марко, по-моему, изрядно выросла. Теперь это просто кипящая серая масса, которая то разлетается, то соединяется, подобно ртути. И я наконец-то удостаиваюсь скидки в «Caffè Causin». Узнав, сколько стоят три шарика мороженого (четыре евро), отказываюсь от этой мысли и прошу два шарика (три евро), но официант, который принес заказ, шепчет мне на ухо: «С вас я возьму только два евро. Два евро — хорошая цена». Я не могу удержаться от радостного смеха и становлюсь его верным другом навеки.
Павильоны уже готовы, галереи тоже. Венеция кишит разносортными и разнополыми шлюхами от искусства, правда, экстравагантные супермодные штучки в стиле Лондон/Нью-Йорк не выдерживают никакого сравнения с истинным венецианским шиком и кажутся просто нелепыми. В первый же мой день здесь наблюдаю, как через Сан-Марко шествуют десятки Суперкрутых Парней: высокие, длинноногие, с легкой небритостью, в темных очках, модных джинсах, наимоднейших блейзерах и футболках под ними, с какой-нибудь массивной серебряной ювелирной вещицей, с сумкой или портфелем в руках — чтобы показать, что они постоянно заняты работой, что они размышляют и творят, а не просто приехали сюда, скажем, в отпуск, как прочие «массы». Могу уточнить определение: даже все остальные итальянцы отличаются от венецианцев — по сравнению с ними они кажутся безвкусными, не такими утонченными: мужчины крупные, с крикливыми медальонами, женщины мелкие, мускулистые и глянцевые от загара.
Звоню Джиневре, которая делает над собой усилие и сопровождает меня в прогулках по Венеции. Вместе мы осматриваем каждый уголок, ныряем в каждый музей, не пропускаем ни одного бара, галереи, достопримечательности. Она тратит на меня столько сил и времени, что мне не по себе, и каждое утро у нас начинается с одинакового разговора:
— Ну что, хочешь пойти куда-нибудь? — спрашивает она.
— Нет. В смысле, я хочу, но не хочу навязываться тебе, не хочу быть обузой, — отвечаю я робко.
— Перестань, ты мне не навязываешься.
— Я сегодня действительно свободна…
— Отлично! Я тоже! Я свободна для тебя.
— И сидеть в гостиничном номере слегка скучновато, нагоняет тоску. Я бы рада была как-то развлечься…
— Ну вот! Мы встретимся и пойдем развлекаться.
Отдав дань церемонии, я застенчиво принимаю приглашение.
Как-то вечером мы сидим в джелатерии «Nico» в Дзаттере, едим мороженое и смотрим на воду.
— На той неделе я видела отца Стеф, — сообщает Джиневра.
— Вот как?
— Он сказал, что ты уехала. Упомянул и о твоей записке.
— Упомянул, значит. Что ты хочешь этим сказать, как именно он упомянул?
— «О, Бидиша уехала. Она оставила записку». Вполне спокойно, волосы на себе не рвал.
— Хм, теперь я представляю, в каком глупом свете выставила себя этой запиской. Но другого выхода у меня не оставалось. Просто мне необходимо было уехать, а все остальные рейсы оказались слишком дорогими. Я же не сбежала, это чистая случайность, что родителей Стеф в тот вечер не было дома. К тому же я точно сообщила, когда возвращаюсь, а они это проигнорировали. Я до сих пор не понимаю, что случилось.
— Знаешь, он еще что-то сказал насчет мебели… Я не хочу сказать, что сердился. Просто сказал: «Странно, она переставила всю мебель, сдвинула все к стенам и оставила в середине пустое пространство. Чем она там занималась? Брала уроки танго?»
— Не может быть! Да что же это такое? — сбивчиво лопочу я. — В этой громадной комнате было так неуютно, ты представить себе не можешь, и я только отодвинула это дурацкое красное кресло — ну почему оно должно торчать посередине!
Джиневра в ответ начинает заикаться:
— Это кресло — антиквариат! Оно стоит не одну тысячу евро!
— Зачем оно, такое огромное? Торчит там, как великанская земляника. И кому нужны все эти зоны для ТВ, зоны для занятий? Стеф вообще не смотрит телевизор! Я хочу сказать, если бы это была какая-то действительно красивая мебель, стол или кресло, я бы могла оставить посередине комнаты, но…
— Бидиша, я никогда не пойду с тобой покупать мебель. И не спрошу твоего совета относительно дизайна.
— А родители Стефании — просто ужасные люди! — прорывает меня.
— Грегорио ничего…
— Он ничего, потому что у него спокойный характер. Но чем он занят? Ничем. Все деньги в семье — от Лукреции. Какая-то приходящая женщина делает всю грязную работу. Но теперь я вижу, что они составляют прекрасную пару, это ведь он подзуживает и подстрекает Лукрецию.
Мне вспоминается, как во время нашего прощального ужина в ресторане «La Colombina» Стеф (она в это время работала в съемочной группе «Венецианского купца») рассказывала о Джереми Айронсе и восторгалась тем, что, несмотря на возраст, он очень хорош собой (не могу с этим не согласиться). В один из моментов Лукреция склонилась ко мне и, ласково поглаживая Грегорио по руке, прошептала:
— Я должна признаться, мне нравятся красивые мужчины за шестьдесят.
Рассказываю об этом Джиневре, и некоторое время мы с ней говорим осторожно, аккуратно подбирая слова, пока не начинаем, перебивая друг друга, жаловаться наперебой.
— Лукреция — настоящая деловая женщина, — говорит Джиневра.
— Но я не ее клиентка, я подруга ее дочери. И есть бизнес, а есть