Мили ниоткуда - Барбара Сэвидж
Из-за клубов пыли Ларри меня не видел, но мог слышать каждое мое слово. Он знал, что я исчерпала свой лимит, и ему нечего было сказать мне в поддержку. Он молчал и молился, чтобы я продолжала двигаться. Я продолжала, а через милю или чуть больше вновь появилось шоссе.
Было семь, когда мы приехали в кемпинг. Мы пробыли в дороге одиннадцать часов, плетясь на минимальной скорости под палящим солнцем.
На первой же незанятой стоянке я «причалила» к ближайшему столу для пикника, освободилась от велосипеда и растянулась поперек столешницы. Пока я возлежала на столе, бездумно уставившись в небо и поражаясь тому, как болит каждая клеточка тела, Ларри ставил палатку. Интересно, почему, испытав недавно такие мучения во время путешествия из Санта-Барбары в Охай и обратно, я не усвоила урока и не рассталась с идеей велопробега навсегда.
Как только палатка была поставлена, я устремилась к ней по траве. Ноги продолжали двигаться так, словно крутили педали, а торс никак не мог разогнуться. Я «пропедалировала» в палатку, свернулась на своем спальнике и полностью отключилась. Если бы приблизительно через час Ларри не закатил истерику, я бы, наверное, проспала до утра. Отмахав милю до продуктового магазина в Пасифик-Гров, двухэтажном городке, и вернувшись только с банкой говяжьей тушенки и пакетом супа, он обнаружил, что плиту нельзя включить, так как пропал сальник. Наверное, сальник выпал и потерялся, когда он чистил плитку после завтрака в Морро-Бей.
— Что случилось? — спросила я, вылезая из палатки. Короткий сон помог. В левом плече еще ощущался мясницкий нож. Но я уже не чувствовала себя такой разбитой. Ларри объяснил про плиту, я пожала правым плечом.
— Ты хоть понимаешь, что это значит? — вопрошал он. Для меня сие означало, что мы не будем заниматься готовкой и мытьем посуды и сможем пораньше отправиться на боковую. К мысли, что останусь голодной, я пришла еще до того, как мы добрались до кемпинга.
— Это означает, что я умру от голода прямо здесь, у тебя на глазах! — закричал он. — Я уже восемь часов как ничего не ел! Я разбит и голоден как волк! Мне нужно съесть хоть что-нибудь сию же минуту — или я кончусь!
Мне хотелось сказать Ларри, что ему только кажется, будто он собрался помирать: еще никто, при весе в сто шестьдесят фунтов, находясь на пике физической формы, не отдавал концы за ночь, пропустив обед, но решила, что вряд ли разумно говорить об этом сейчас. По его глазам и тону я поняла: он не способен больше разумно мыслить, изнурение и голод наконец взяли свое. Ларри мог выдержать намного больше физических мучений, чем я, но когда доходило до голода — тут дело другое. Я попыталась его успокоить.
— Слушай, я схожу позаимствую плиту у кого-нибудь, — сказала я. — Это минутное дело.
Плиту с двумя горелками я заметала на столе на соседней стоянке, и владельцы мне ее радостно одолжили. Когда я притащила ее, Ларри сидел, раскачиваясь из стороны в сторону на одной из скамеек, и тихо поскуливал. Я зажгла обе горелки, подогрела суп и тушенку. С первыми ложками горячего паника в глазах Ларри начала мало-помалу улетучиваться. К концу трапезы она исчезла совсем.
Перемыв посуду и вернув плиту, мы забрались в палатку. Какое-то время нам пришлось покрутиться на матрасах в поисках приемлемого положения для своих измученных тел, что было не так-то просто.
— Знаешь, — пробормотал Ларри перед тем, как захрапеть, — это был совершенно адский день. Мы откололи по-настоящему громкий старт.
Первые лучи солнца проникли сквозь сосны в палатку и разбудили нас рано утром. Мы лежали, обнявшись, смотрели на голубых соек и белок и слушали, как бриз танцует в соснах. Утренняя прохлада освежила наши обгоревшие лица. Тело еще ломило, но мы чувствовали себя отдохнувшими, и настроение поднялось. Мы собрались поспать еще, но за стенками палатки послышался чей-то голос.
— Вы там спите еще? — спросил мужской голос с южным акцентом. Это был мистер Марстон, пятидесятилетний добряк из Хьюстона, которого мы встретили ночью до того, как приковыляли в лагерь. Их с женой грузовичок был припаркован на стоянке, чуть ниже нас по склону.
— Нет, мы проснулись, — ответил Ларри. — А что?
— Завтрак. Столько яиц, сосисок, тостов с черничным джемом и кофе, сколько способны вместить ваши желудки. Все будет скоро готово, так что приходите сразу, как встанете.
Мысль о еде буквально вымела нас из палатки. Мы с Ларри уселись за столом Марстонов, и миссис Марстон поставила каждому из нас по огромной тарелке, наполненной доверху горячей пищей. Как только тарелки опустели, миссис Марстон наполнила их снова. К тому времени, как мы покончили с третьей порцией, ни один из нас не мог пошевелиться, и мы почувствовали себя в огромном долгу перед новыми друзьями. Мы проговорили вчетвером почти три часа — в основном о национальных парках, которые Марстоны советовали нам посетить во время путешествия по Америке, — прежде чем мы с Ларри вернулись к себе на стоянку, чтобы упаковаться и ехать дальше. Встречные ветры улеглись, но мы были слишком измучены, чтобы сегодня значительно продвинуться вперед. Было решено проехать не дальше, чем до кемпинга в Лаймкилме, в семи милях на север по дороге.
Когда мы начали складывать палатку, один из обитателей лагеря, Пит Ольсен, среднего возраста пожарный из Лос-Анджелеса, подошел посмотреть, чем мы занимаемся. Пит встал около стола, обозревая груду одежды и утвари, наваленной сверху. При отъезде из Санта-Барбары упаковались мы скверно, сложив вещи не первой необходимости поверх действительно нужных, и пришлось все вытащить из рюкзаков, чтобы раскопать их после приезда.
— Бьюсь об заклад, вам не удастся затолкать обратно в мешки все то, что вы оттуда вытряхнули, — сказал Пит, озирая гору из фотоаппаратов, книг, одежды, сумок с туалетными принадлежностями, инструментов, запчастей, ложек-вилок, фонаря и двух бутылок шампанского, подаренных друзьями на станции в Санта-Барбаре. — Вы, должно быть, в этом новички. Куда вы собрались?
— Вокруг света, — ответила я, сонно зевая и пытаясь стоять прямо, не морщась от боли. — Вчера был наш первый день.
Пит ничего не сказал, но я буквально слышала, что он думает.
— И вы,
