Песок сквозь пальцы - Дмитрий Матвеев
Регина была абсолютно незамутненной бытовой антисемиткой, и ее простота его даже восхищала. Он, слушая периодически ее сентенции, поражался способности этого ума так сочетать в себе всё: резко пахнущий квасом патриотизм, антизападничество, способность видеть во всем еврейский заговор, радушие и гостеприимство на уровне группы и вполне себе русский язык вместо мовы. «Прям классика «авторитарной личности» по Адорно, – думал он. –Хоть сейчас экспонатом на лекцию по социологии».
Алексей, доедая свою порцию, предложил: «А шо, любi друзi, давайте соответствовать образу? Теперь, каждое утро начинаем с того, что зигуем, а потом заставляем Александра кричать «Слава Украине!» – «Угу, – кивнул он, дуя на горячий борщ, – а еще скакать будем, с криками: «Хто не скаче, тот москаль!».
Все засмеялись, представив себе это утро нового дня, лишь Регина наставительно подняла палец, глянув на него: «Разве ж москаля этим исправишь?»
«Это кто это москаль тут? – притворно обиделся он. – Сибиряки москалями никогда не бывали!»
«Сибирь… Большая такая она, – Богомила вытирала хлебом тарелку, потом отправила кусочек в рот. Взгляд ее был задумчив. – А я хотела бы жить в России. Може, и в Сибири навіть. Втомилася від нашої бідності. Від чехарди цієї. А у вас там стабільно …» Он с интересом посмотрел на нее, усмехнулся: «Ага, стабильно. Как в морге после отбоя. Все лежат по своим полочкам, коченеют, ждут, кто вскрытия, кто похорон. Иногда разговаривают, критикуют врачей» – «Ну, не знаю. Пожили б ви в нашому бардаку і з нашими зарплатами …» Регина отставила тарелку, уперла руки в боки, набрала воздуха: «Ох, Богомилка! Всё тебе не так! И страна не нравится, и бардак наш не люб… Езжай уже в Рашу, там тебя ждут с распростертыми объятьями! А мы в Украине как-нибудь сами разберемся, повыгоняем олигархов еврейских, наведем порядок!» Он примирительно поднял руки, смеясь: «Всё, всё, брейк! Ну хотите, я попрыгаю?» Богомила обожгла его взглядом, махнула косой, усмехнулась: «А шо? Полезно після обіду пострибати, укласти все…»
После чая все поразбрелись по площадке полежать полчасика в тени. Он подошел к Регине, доверительно тронул ее за плечо. «Регина… Как бы это… В общем, вы бы еврейскую тему не эксплуатировали так откровенно? А то, мне кажется, что Фарковские они тоже… не очень украинские украинцы. А вы – «жиды, жиды».
Регина растерялась: «Ну… А чего я такого говорю? Все жеж правда! Есть евреи, а есть жиды…» Он засмеялся: «Так что ж вы сюда, в самое сердце жидовское поехали?» – «Так надо же посмотреть, как они живут. Ну, и тут не только евреи, тут же и наше православие, и вся история…» Он отошел, привалился на лавочке неподалеку от Богомилы, поморщился: да, горбатого могила… И вообще, зря он столько чеснока слопал с бутербродом, теперь припекает не только сверху, но и изнутри.
Богомила приподняла голову, неожиданно подмигнула: «Что, Александр Иваныч, пытаетесь воспитать весь мир?» Эта неожиданная очень русская речь обескуражила его: «Да куда мне! Мне бы себя воспитать…» – «Не поздно?» – «Та ни, трошки есть запас, лет на пять-десять». – «Да вы оптимист, Александр Иваныч. И романтик…» – «Есть маленько», – сказал он, укладываясь. – «Ну, вы тогда водички попейте. А то чесночок – тяжелая пища для подъема в двадцать пять кэмэ», – она тоже легла, опустив свой козырек на глаза.
«Да кто она такая, эта Богомила? – думал он, прикрыв глаза и пытаясь расслабиться. – Странная какая-то, право слово. Все остальные – понятны, более-менее. Алексей – начинающий гид, пытается поймать свою струю в линии поведения с клиентами, с лидерством у него, правда, так себе, заявка по факту есть, а решительность… ну, может, тут я ошибаюсь. Регина – типичная продавщица сельмага, вдруг разбогатевшая слегка на каком-то своем бизнесе. Отсюда все эти внутренние стычки повадок и амбиций. И в Марокко она была, и на Кипре, не говоря уже о Таиланде, и шуба у нее дома песцовая, а сама копейку считает, кофе на заправках и хочет взять – и не берет. А может еще и держит линию с Алексеем, тот, похоже, в очень экономичном режиме решил путешествовать. Фарковские – сами по себе, сразу дистанцировались, бизнесмены, типа повыше классом, чем Регина, видно, как ее вульгарность их дергает. Хотя – точно самоучки, не аристократы, «из разночинцев», как раньше говорили. А Богомила…». Он заметил, что ему приятно думать о ней. Приоткрыл глаз, глянул на соседнюю лавочку. Красивая, стройная, молодая, да, наверное, около тридцати. Молодая, а когда говорит серьезно, то будто и ровесница его. Говорит… Эти мягкие интонации, переход на украинский, улыбка – все это словно что-то прятало, скрывало какую-то тайну. «Романтик!» – фыркнул он про себя. Вот уж точно заметила. Он – романтик. А еще – кто он? Вот о всех он уже составил мнение, а о себе? Кто он, Александр Иванович, пятидесяти одного года, священник, турист, женат уже больше тридцати лет, четверо детей, трое из которых выросли уже, а четвертая вошла в тот «нежный возраст», когда критичность к родителям превышает всякую критическую массу авторитета… Он подумал о жене. «Брак без брака». Ну, почти… Он никогда ей не изменял, кроме одного раза, тогда, в самом начале их жизни, когда он пришел из армии, откуда писал каждую неделю романтические письма – ей и их маленькому сыну, а вернулся и «любовная лодка разбилась о быт». Было трудно, она уходила, потом он, потом опять она. Соня вплыла в его воспоминания немым укором, черт, черт, как все это пошло и глупо было… Как в песенке: «Подруга друга…» Соня тогда просто подвернулась ему в тяжелый период, когда он остро чувствовал свое одиночество, она просто вошла в его эти полгода блужданий вне дома, ничего не требуя, никак не заявляя прав, как там, в песне? «Она была робка и молчалива…», и это его начинало бесить и тяготить, ну, он же не Раскольников, а она, хоть и Соня, но не Мармеладова… Кончилось все так же внезапно, как и началось, он вернулся домой, в семью, а потом, спустя год, Соню накрыло лавиной на Алтае, всех спасли, всю группу, а она задохнулась, и он тоже задохнулся вдруг, будто лишился воздуха, будто сверху – тонна плотного снега. Ее привезли хоронить в Энск, и он был там, на службе, когда ее отпевали, смотрел в гроб и не мог поверить, и только один вопрос по кругу в голове ходил: «Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?…» А когда на кладбище все разошлись, он остался один на один с этим вопросом, к нему подошел отец
