Георгий Карпенко - Полюс. Неутоленная жажда
Третий день мы работаем. Видит Бог, как мы работаем! Всё в хаосе торосов. Вчера прошли чуть больше трех километров. Сегодня примерно столько же будет. Мы уже делим свой груз на три ходки и то продираемся с трудом. Нарты, как они бедные выдерживают! Особенно на спусках, когда они срываются вслед за нами с двухметровых глыб и бьются лбом. Но главное — наше настроение отличное, ведь мы идем к Полюсу! Возвращаясь к вещам, мы буквально бежим, мы встречаемся на этом пути с радостью, адресуя друг другу веселые, задиристые приветствия. У нас еще много сил, мы веселы еще и потому, что уверены: мы будем на Полюсе! Как будто до него осталась не тысяча, а всего несколько километров.
Слева от нас тянется белый пологий холм, северной своей частью плавно ниспадающий в океан, мимо которого мы тащимся третий день. Теперь мы видим, что это и есть мыс Арктический, куда нас не довезли вертолетчики — они-то об этом знали! Эта «шутка» в восемь километров стоит нам двух с половиной дней пути.
Слава: «Пока пишу заметки, издалека все время доносится непрерывный фон — скрежет, шорох, как будто ветер гудит в соснах. Утром и днем -36-38°. Вечером не смотрел. За ужином сделали глупость: приоткрутили гайки на крышке скороварки. Обдало струей каши с водой, хорошо, что виндблок не промокает. Ручку все время грею на свечке, сильно мерзнут руки».
А вчера Арктика взяла первую дань. Мы наткнулись на след Доминик и вскоре догнали ее. Она уперлась в большой вал торосов и не смогла перетащить через него свои нарты. Общая высота вала была около восьми метров, но основная трудность его преодоления состояла в том, что он был сложен из крупных ледовых глыб. Доминик сообщила нам, что утром провалилась в воду одной ногой. Слава помог ей перетащить нарты, и она пошла дальше, а мы принялись перетаскивать свое барахло. Через два часа я увидел финку опять, на этот раз я почувствовал — что-то случилось. Она сидела посередине небольшого — всего метров тридцать — поля и держала ногу над пламенем примуса. Пальцы ноги были белые. Вокруг были разбросаны вещи, по снегу рассыпаны таблетки. Она что-то кричала по-английски. Я быстро скинул рюкзак и принялся растирать ее пальцы. Они были твердые, как мороженая картошка. Я работал как автомат, без устали растирая пальцы Доминик. Я понимал, что сейчас все зависит только от меня. Минут через двадцать подошел Славка. Он начал ставить ее палатку, а финка, надев мои канадские ботинки, бегала по периметру поляны. Я сидел на коврике, засунув свои ноги в спальник. Казалось, пальцы Доминик отошли, в палатке она принялась сушить над примусом свой мокрый ботинок. Она попросила нас не уходить сегодня, и мы поставили рядом свою палатку.
Утром Доминик как ни в чем не бывало поприветствовала нас несколькими фразами, из которых стало понятно, что все в порядке и она продолжает движение к полюсу. Мы преодолели несколько валов сжатия, причем в некоторых случаях, выискивая места наименьшего сопротивления, приходилось идти на юг. Вскоре мы вышли к воде. Мы стояли на берегу большого водоема и долго не могли осознать, что перед нами вода. Пейзаж, к которому мы успели привыкнуть за последние несколько дней, состоящий из разбитого в глыбы льда, простирающегося до горизонта, над которым господствовали лишь холод да порывистый ветер, изменился. Пришло кислое на вкус, безысходное ощущение беды. Перед нами предстала открытая вода, шириною всего 800 метров, еще чистая, не подернутая молодым льдом, и это при нынешней температуре воздуха говорило о том, что полынья образовалась несколько часов назад. Еще вчера, перед встречей с Доминик, переползая через торосы и постоянно вглядываясь вперед, мы видели весь этот район, но воды здесь не было, да ее и не могло здесь быть вчера при довольно слабом юго-восточном ветре. Льды разошлись этой ночью. Теперь юго-западный ветер нещадно колошматил по нашим фигурам, выдувая последнее тепло и отгоняя противоположный берег со скоростью 600 метров в час. Так на наших глазах открывалась знаменитая в этих местах Североземельская заприпайная полынья.
Большая вода появлялась здесь всегда, когда приходили южные ветра. Припай, зацепившись за сушу, оставался, а северный лед уходил в направлении ветра. Иногда полынья раскрывалась до нескольких сотен километров. Ее ширина зависела от силы и длительности южного ветра. Потом приходили ветра северных румбов и гнали лед назад, на юг, в сторону островов Северной Земли. Все это заканчивалось грандиозным столкновением дрейфующих и паковых полей, исчисляющихся миллиардами тонн. В результате рождались торосы, подобные тем, по которым мы ползли до сих пор, делая по три километра в сутки.
Мы поставили палатку на южном «берегу» полыньи, на большой поляне, подальше от торосов — это было правилом ночевок на дрейфующем льду, ставить палатку подальше от возможных неприятностей и иметь достаточно свободного пространства в случае вероятных подвижек льда. Вечером по нашему следу приползли корейцы. Я пошел к ним на встречу. Ким пожаловался мне, что в его нартах лежит 150 килограммов, и этот факт угнетает его. Корейцы плохо говорили по-английски — наверно, еще хуже нас, очень часто мы совсем не могли их понять, все кончалось обоюдным смехом, и мы переходили на другие темы. У них были прекрасные палатки, обтекаемой формы, с тамбуром, добротного по фактуре материала — что называется, западного качества, именно то, что я видел в последние годы на экспедиционных буклетах. Наша палатка-полубочка была объемнее и выше, и в этом было ее преимущество по части комфорта. Она быстро собиралась, была двухслойной, пошита из тормозного парашюта. Материал продукции нашей авиапромышленности делал ее прочнее любой другой палатки, но то, что она была белого цвета, пускало насмарку все ее преимущества. Одеты корейцы были в комбинезоны и добротные красные пуховки. Пуховая одежда и пуховые спальники были эффективны в горах и в Антарктиде, но только не в Арктике, это мы знали железно. Лыжные крепления у них были современные, пластиковые, мы их называли «лапти», глядя на них, трудно было найти какой-нибудь изъян. Но для переходов через торосы эти крепления не годились, я поломал две штуки таких креплений в более спокойных местах — на застругах в тундре. У нас были отработанные годами, кондовые, нержавеющие пружинные крепления, изготовляемые серийно, но до сих пор подпольно, на почтовом ящике уральского военного завода. В них можно было спокойно пускаться в любую костоломку. На одежде у корейцев было множество шевронов спонсоров, все для моего понимания было предельно качественным, что вызывало дикую тоску от созерцания наших собственных, доморощенных вещей. Но от чего нельзя было оторвать глаз, так это от их нарт. Это были настоящие, качественные изделия из прочного пластика, с возможностью состыковывать их друг с другом и переплывать через разводья. Нарты были объемные и легкие одновременно, длиной более двух метров, что позволяло им ровно идти в торосах по глыбам льда. У каждого на случай пересечения водных преград имелось пластиковое каячное весло, это было логично, и я предложил корейцам плыть через полынью. Ким посмотрел в сторону полыньи и попытался объяснить мне, почему они не собираются этого делать. Судя по тому, что это объяснение закончилось угощением нас вкусным вяленым мясом, этот момент стал переломным в отношениях между двумя национальными сборными. Корейцы явно хотели, чтобы проблему переправы через полынью разрешили другие, несмотря на то, что наши санки были в четыре раза меньше и не подходили для плавания. Корейцы были новичками в Арктике, они и сами поняли это достаточно быстро, об этом же говорило и совершенно ненужное, на наш взгляд, снаряжение, которое они взяли с собой, на всякий случай: металлический ящик из нержавейки, в который устанавливались бензиновые горелки, два айсбаля, несколько ноутбуков и большое количество солнечных батарей. У них будет еще достаточно времени, чтобы осознать ненужность этих предметов и оставить их на просторах Арктики. У корейцев вообще не было рюкзаков, что было, конечно же, стратегической ошибкой, когда в мощных торосах потребовалось перетаскивать весь груз по частям. Я думаю, что в основном по этой причине, идя по нашим следам, они достигли нашего лагеря у полыньи на сутки позже нас. У Доминик также не было нормального, объемного рюкзака, вместо него был маленький ранец, как у школьницы. Но она, в отличие от корейцев, шла с легким грузом, рассчитывая на вертолетные заброски, а корейцы шли автономно.
