Жюль Верн - Возвращение на родину
— Ну так мы вас научим, Наталис, — сказала госпожа Келлер.
— Вы, мадам?..
— Да, — добавил господин Жан, — и моя мать, и я, мы все займемся этим… У вас отпуск два месяца?..
— Да, два месяца.
— И вы, надеюсь, думаете провести его здесь?
— Да, если я вас не стесню.
— Брат Ирмы не может нас стеснить, — заметила госпожа Келлер.
— Дорогая госпожа, — промолвила сестра, — когда Наталис узнает вас получше, у него не будет подобных мыслей!
— Располагайтесь, как у себя дома, Наталис, — сказал господин Жан.
— У себя дома!.. Но, господин Келлер… У меня никогда не было дома…
— Ну, располагайтесь, если вам угодно, как дома у сестры. Оставайтесь здесь, повторяю, сколько понравится. И в течение вашего двухмесячного отпуска я берусь научить вас читать и писать.
Я не знал, как и благодарить его.
— Но, господин Жан, — вымолвил я, — есть ли у вас свободное время для этого?
— Два часа утром и два часа вечером — вполне достаточно. Я буду задавать вам каждодневные уроки.
— Я помогу тебе, Наталис, — сказала мне Ирма, — поскольку немного умею читать и писать.
— Из нее получится прекрасная помощница, — отозвался господин Жан, — ведь она была лучшей ученицей моей матери!
Что ответить на такое предложение, сделанное от всего сердца?
— Что ж, я согласен, господин Жан, я согласен, госпожа Келлер, и спрашивайте с меня уроки по всей строгости!..
Господин Жан снова заговорил:
— Видите ли, дорогой Наталис, человеку необходимо уметь читать и писать. Подумайте о том, сколь многого не знают бедные люди, не выучившиеся грамоте! Какие они темные! Это такое же несчастье, как не иметь глаз! Вдобавок вы не сможете продвинуться в чинах. Сейчас вы сержант, это прекрасно, но как вам подняться выше? Как вам стать лейтенантом, капитаном, полковником? Вы так и останетесь тем, кем вы есть, а ведь негоже, чтобы неграмотность стала для вас камнем преткновения.
— Меня остановит не неграмотность, господин Жан, — ответил я, — но существующие правила. Нам, простолюдинам, не положено подниматься выше чина капитана.
— Возможно, что так оно и было до сих пор, Наталис. Но революция восемьдесят девятого года провозгласила во Франции равенство, и она рассеет старые предрассудки. У вас теперь все равны. Будьте же равным тем, кто образован, чтобы прийти к тому, к чему может привести образование. Равенство! Этого слова Германия еще не знает! Итак, решено?
— Решено, господин Жан.
— Ну так начнем сегодня же, и через неделю вы уже дойдете до последней буквы алфавита. Обед окончен, сейчас идемте на прогулку, а по возвращении примемся за дело!
Вот так в доме Келлеров я и стал учиться чтению. До чего же славные бывают на свете люди!
Глава V
Мы с господином Жаном совершили отличную прогулку по дороге, которая подымается к Гагельбергу со стороны Бранденбурга. Мы больше беседовали, чем глядели по сторонам. Да и ничего особенно любопытного вокруг не было.
Тем не менее я отметил, что люди меня внимательно разглядывают. Что вы хотите? Появление в маленьком городке нового человека — это всегда событие.
Сделал я также и другое наблюдение: господин Келлер, похоже, пользовался всеобщим уважением. В числе встречавшихся нам людей было очень мало таких, кто не знал семейства Келлер. А потому я счел своим долгом весьма вежливо отвечать на все поклоны, хотя они ко мне и не относились. Ведь никак не следовало отступать от старинной французской вежливости!
О чем говорил со мной господин Жан во время этой прогулки? О, конечно же о том, что сейчас сильно волновало его семью, — об этом нескончаемом процессе.
Он подробно изложил мне дело. Поставки, на которые брался подряд, были выполнены в назначенные сроки. Как истинный пруссак, господин Келлер аккуратно выполнил все условия, оговоренные в требованиях, и барыш, вырученный им законно и честно, должны были выплатить ему безоговорочно. Совершенно очевидно, что если и есть на свете какой-то наверняка выигрышный процесс, так именно этот. Ясно, что в данном случае правительственные чиновники повели себя как последние жулики. И все-таки — сколько проволочек!
— Но постойте, — вставил я. — Эти чиновники ведь не судьи! Дело будет решаться в суде, и я никак не могу поверить, что вы его проиграете…
— Всегда можно проиграть процесс, даже самый верный! Если здесь вмешается чья-нибудь злая воля, разве я смогу надеяться, что дело решат в нашу пользу? Я видел наших судей, они до сих пор так и стоят у меня перед глазами. И я чувствую, что они предубеждены против семьи, имеющей какие-то связи с Францией. Особенно теперь, когда между нашими двумя странами натянутые отношения. Год и три месяца тому назад, когда умер отец, никто не сомневался в благоприятном исходе нашего дела. Теперь же я не знаю, что и думать. Если мы проиграем процесс, для нас это будет почти полное разорение!.. У нас едва останется на что жить!
— Этого не будет! — воскликнул я.
— Можно опасаться всего, Наталис! О, я беспокоюсь не за себя, — добавил господин Жан. — Я молод, могу работать. Но моя мать!.. Сердце разрывается при мысли, что она целые годы будет терпеть лишения, пока я снова наживу состояние!
— Добрая госпожа Келлер! Сестра так расхваливала мне ее!.. Вы ее очень любите?
— Еще бы не любить! — Господин Жан помолчал с минуту. Потом снова заговорил: — Если бы не этот процесс, Наталис, я бы уже сколотил целое состояние и, поскольку у матери моей одно-единственное желание — возвратиться во Францию, которую за двадцать пять лет разлуки она так и не смогла забыть, я устроил бы наши дела так, чтобы через год, быть может — через несколько месяцев, доставить ей эту радость!
— Но, — спросил я, — разве госпожа Келлер не может покинуть Германию независимо от того, будет выигран или проигран этот процесс?
— О, Наталис! Вернуться в свою страну, в свою любимую Пикардию и не иметь возможности пользоваться скромным комфортом, к которому она привыкла, было бы для нее слишком тяжело! Я, конечно, буду работать, и тем более усердно, что это для нее! Но преуспею ли я? Кто может знать это, особенно ввиду осложнений, которые я предвижу и от которых сильно пострадает коммерция.
Слушая такие речи господина Жана, я испытывал волнение, которое отнюдь не старался скрыть. В разговоре он не раз порывисто сжимал мне руку. Я отвечал ему тем же: он должен был без слов понять, что я чувствую. Ах! Чего бы я только не сделал, чтобы отвратить беду от его матери и от него!
Порой он прерывал свою речь, устремив пристальный взгляд вдаль, как человек, всматривающийся в будущее.