Луи Буссенар - Необыкновенные приключения Синего человека
Вскоре обогнули мыс.
— Северо-запад, один румб к северу! — скомандовал лоцман. — Капитан, вы взяли верный курс.
— Добро! Благодарю вас, лоцман, и прощайте.
— До свидания, капитан! Счастливого плавания!
В этот момент шлюпка причалила к правому борту, лоцман спустился в нее, и секунду спустя она уже спешила к пароходу, дымившему на горизонте.
«Дорада» покинула французские воды.
Между тем бриз все усиливался. Волны, поначалу, как обычно, похожие на речные, становились все больше. Берег был уже далеко, и море давало себя знать. Оно волновалось. Начиналась сильная качка, столь мучительная для любого, чей желудок и ноги не привыкли к морским путешествиям.
Капитан изучал карту в кают-компании, когда в дверном проеме показался веселый и немного взъерошенный Обертен.
— Феликс?! — удивленно произнес офицер. — Я думал, что ты преспокойно дрыхнешь на своей койке…
— Почему?
— Потому что качает.
— Качает?
— Да-да, и я удивлен, что, несмотря на сильную качку, ты не страдаешь морской болезнью.
— Морской болезнью?
— Ну, или как там еще это можно назвать…
— Морская болезнь? У меня? Никогда в жизни. Наоборот, появился волчий аппетит. Нельзя ли ускорить обед?
— Но позволь, не прошло и двух часов, как мы встали из-за стола.
— Возможно… Однако очень хочется есть. Я так счастлив, что сбежал из этой старой конуры на улице Ренар и больше не вижу угрюмой физиономии старой Мариеты, не слышу резкого тона госпожи Обертен, урожденной Ламберт, одно только имя которой — Аглая — производило на меня ужасное впечатление! Никогда не чувствовал себя лучше. Моя радость выражается в ненасытном голоде.
— Итак, ты ни на что не жалуешься?
— Абсолютно!
— И нет никаких опасений за будущее?.. Тебя не страшат непредвиденные случайности?
— Черт возьми, да зачем все это говорить? Я освободился от цепей, победил сомнения и нерешительность, обрел настоящего друга, доверчиво разделившего со мной свою любовь к морю.
— Вот этим-то я и терзаюсь.
— Ей-ей, нашел когда!
— Самое время. Мне бы следовало сейчас отдавать команды, прислушиваться к ветру, управлять кораблем одним словом…
— На языке простого бакалейщика это значит…
— …Что «Дорада» скоро зайдет в Шербур[42] и ты сможешь сойти на берег, если в чем-то сомневаешься.
— В этом и заключаются твои терзания?
— Да.
— Вот и чудесно! Забудь о них. Остаюсь здесь в качестве пассажира. Но знай: бездельничаю только до тех нор, пока не найдешь мне дело. Любому прогулочному судну я предпочитаю твое. Можешь ответить на это, что у меня неплохой вкус, что путешествие с таким другом, как ты, вполне компенсирует удовольствие бродяжничать в компании авантюристов, плавающих на наших пароходах. В этом я с тобой полностью согласен. Итак, вперед, к берегам Бразилии! Увидишь, обузой не буду.
— Дорогой Феликс, ты самый лучший из моих друзей. Прости мои сомнения, я просто боялся втянуть тебя в какую-нибудь авантюру…
— Да что с тобой сегодня? Говорил, что доверяешь мне, а сам изо всех сил стараешься сыграть эдакого мелодраматического злодея. Ну, кто ты? Контрабандист?..[43] Работорговец?.. Пират?..
— Не то, мой друг, не то!
— А хоть бы все было и так? Что из того? Я собираюсь нажить в Бразилии миллион, может, и два. Остальное не имеет значения. Мне бы завалить деньгами мадам Обертен, урожденную Ламберт, или развестись, если ее сварливость раз и навсегда не утонет в денежном потоке.
— Ей-богу, ты говоришь так, что я действительно оставлю при себе свои терзания и покончу наконец с этим.
— Вот и чудесно, в добрый час! Кстати, у тебя великолепная коллекция охотничьего оружия.
— Это от Гиньяра, с авеню де л’Опера.
— Хорошо устроился, черт возьми!
— Я без ума от охоты. Иногда удается позабавиться этим во время путешествий.
— А у меня почти никогда не получается, дела без конца. Вообще, на улице Ренар я вел сидячий образ жизни.
— Зато теперь можешь стрелять сколько угодно.
— Не начать ли прямо сегодня? Нам то и дело встречаются большие стаи уток. Я был бы не прочь проверить дальнобойность этого прекрасного ружья двенадцатого калибра.
— Как хочешь. Ты у себя дома. Но предупреждаю: эта птица дрянная на вкус, и к тому же я не смогу всякий раз нырять за твоей дичью.
— Да это совершенно не важно! Главное — скоротать время до обеда.
С этими словами пассажир оставил капитана наедине с картой и, прихватив патроны, вооруженный до зубов, поднялся на палубу, где устроился среди матросов, равнодушно наблюдавших за ним.
Вскоре он открыл огонь по водоплавающим, подлетавшим в поисках пищи к самому кораблю. Благо у корабельного кока[44] нашлось чем их приманить.
Пах!.. Пах!.. Выстрел, второй, третий, четвертый… К великому изумлению матросов, пассажир владел оружием не хуже военного стрелка.
Однако восхищение быстро сменилось испугом, а потом глухим гневом и страшной руганью. Перепуганные беспрерывным обстрелом, утки покинули «Дораду», а бакалейщик, у которого оставалось еще два патрона, стал искать новую цель. В это время что-то абсолютно черное, похожее на ласточку, стрелой пронеслось над кораблем. Охотник моментально вскинул ружье и подстрелил бедную птицу. Она камнем упала на палубу.
Но вместо аплодисментов за превосходный выстрел, которому позавидовал бы любой, Феликс наткнулся на суровые лица бретонцев и услышал их отборную брань.
Боцман, мужчина лет сорока, с упрямым лицом, коренастый, с непропорционально широкими плечами, поднял добычу и, повернувшись к сконфуженному Феликсу, сказал в упор:
— К несчастью! Хотя и красивый выстрел, месье парижанин.
— В чем дело, Беник?
— Вы убили сатанита![45]
— Ну и что же?..
— Как что? Вы разве не знаете, что эти Божьи птички — души погибших моряков? Убить сатанита, месье парижанин, все равно, что дважды убить человека, и не просто человека — матроса. Убить сатанита — значит навлечь на корабль беду.
— Беник, вы меня пугаете. Я очень уважаю ваши поверья, но не знал… Мне остается лишь выразить глубокое искреннее сожаление.
— Хорошо сказано, месье. Вижу, вы славный человек и к тому же друг капитана — а этим уже все сказано…
— Если вы не откажетесь, в знак примирения и чтобы забыть о случившемся, угощаю всех двойной порцией водки.
— Вы благородный человек, месье. Матрос никогда не откажется от вежливого приглашения. Бог мой! Бог мой! И как вас угораздило подстрелить сатанита! Не будь я Беник родом из Роскофа[46], — с вами случится несчастье.
