Кармен Майкл - Танго в стране карнавала

Когда мы наконец протолкались к своим местам сквозь массу смуглых, упругих тел, трибуны были переполнены сверх всякой меры, и никто даже не думал проявить великодушие и уступчивость.

– Кыш отсюда, чертовы гринго, – грубо заорала какая-то толстуха, когда мы приблизились к своему ряду. – Нечего вам тут делать, оскорблять местных жителей. У вас денежки имеются, а вы приперлись сюда, отнимать места у бедных людей. Хочешь нас унизить, рассевшись тут на местах для бедных, ты, сучка иностранная?

Я, пристыженная, попятилась, но в бой за выживание вступил Густаво.

– Заткни рот, мерзкая баба! Я бразилец! – проорал он в ответ. – Всё, хватит! Мы здесь сидим.

С этими словами он решительно плюхнулся между ней и вторым таким же морским львом, затянутым в лайкру. Я кое-как втиснула зад с другой стороны от обидчицы.

Не успела я присесть, как она повернулась ко мне и с видом заговорщицы шепнула, обдав пивным перегаром:

– Ну, села и сиди, ладно уж. Но если кто еще появится, действуем так же, поняла?

Следующие два часа мы были заняты тем, что изрыгали оскорбления и отгоняли новых претендентов. Зато, как только действо началось, все повскакивали с мест, напрочь забыв, что надо за них держаться.

В этом году все самые громкие скандалы разгорались именно на Самбадроме. Парады Карнавала, как известно, не славятся скромностью и сдержанностью – говоря «одета», здесь подразумевают прикрытые соски и промежность, – но даже у кариок есть какие-то границы, когда речь идет о вульгарности. Городская школа самбы «Гранде Рио» слишком далеко зашла с выбранной темой («В Саду зла пользуйся презервативом»), и Министерство общественного порядка Дуки де Кашиаса запретил их платформу по соображениям цензуры. Потом рассказывали, что платформа выглядела и впрямь вызывающе с фигурами, повторяющими позиции Камасутры, но мы их не видели. Всё было закрыто необъятных размеров полотнищем черного пластика. И все же моральный уровень «Гранде Рио», пожалуй, повыше, чем у прошлогодних участников – школы, получившей от кандидата на пост президента от штата Мараньян два миллиона реалов за то, чтобы восхвалять на платформе кандидата и его родной город. И это во время предвыборной кампании! Хотя кому здесь есть дело до политики? Школы на своих платформах могут воспевать что угодно, хоть рабство, зрители все равно будут восторженно рукоплескать.

Платформы были сказочные, чарующие. Экстравагантность, великолепие, избыточность абсолютно передавали дух Рио, его квинтэссенцию. Двадцать пять тысяч выступающих, сорок пять платформ, шесть королев, 1800 барабанщиков, 700 танцоров и танцовщиц, многие сотни тонн крашеного пенопласта, пластика и жести двигались перед нами на протяжении девяти часов. Это было торжество изобилия и роскоши. Мы видели пирамиду из ста обнаженных тел, расписанных синей краской, – они извивались, крутились, подвешенные на перекладинах. Перед нами проезжали гигантские орлы и необъятные ястребы; громадный извивающийся зеленый змей и двести танцоров, изображающих воду; египетские фараоны; сотня капитанов подводных лодок; стометровый чародей в синей мантии, держащий на руках младенца; будуар, наполненный парами, сливающимися в любовном экстазе; и огромного роста политик со спущенными брюками – не говоря о тысячах королей, королев, придворных, принцев, принцесс, маркизов, баронов и графов…

Это было безумно, дико и волшебно. Я была в полном восторге. Забыв обо всех своих проблемах, я вскакивала вместе со всеми, когда королевы танцевали самбу, затаивала дыхание, когда маэстро батареи барабанщиков поднимал свой магический жезл, и крутилась, когда крутились девушки-знаменосцы. Я была частью этого, отчаянно гордилась Бразилией и своим городом, Рио-де-Жанейро. Я забыла, что я австралийка, что скоро еду домой. Вообще, я опомнилась только, когда Шуша, белокожая королева в серебряном костюме кошки, с серебряными волосами, эффектно появившаяся на сине-белой ракете, заставила трибуны рыдать от восхищения и обожания.

– Кто это? – спросила я у Густаво, перекрикивая рев.

– Шуша, – прокричал он в ответ.

– Кто она? – Я решила, что это, наверное, какая-то местная богиня или другой религиозный персонаж.

– Она блондинка! – проорал Густаво.

– Что? – проорала я.

– Ведущая на детском ТВ, – пояснил Густаво, разводя руками. Обведя глазами заходящуюся от восторга толпу вокруг нас, он добавил: – Это очень простой народ, Кармен. Очень простой.

Прощались с Карнавалом трудно. Мы возвращались в Каса Амарела при ярком свете дня, проталкивались сквозь до сих пор не расходящиеся толпы, и на душе скребли кошки оттого, что все наконец закончилось. По обочинам тротуаров валялись горы брошенных костюмов, и люди копались в грудах ненужного поролона и металла, отыскивая драгоценные перья и пайетки. Пьяницы осыпали прохожих бранью, матери подгоняли дочек к автобусным очередям.

Проходя через Лапу, я увидела Марию, сидящую, привалившись спиной к арке. Ее королевская мантия валялась рядом на земле, а корона забавно съехала на один глаз.

Наконец мы добрели до дома, и я буквально ввалилась в калитку. Мы без сил упали в шезлонги. Подоспел Фабио, еще навеселе, он играл на кавакинью, а Густаво отправился приготовить всем нам чаю. Когда я взяла в руки чашку с блюдцем, руки у меня тряслись, как у горькой пьянчужки. Начинался новый ослепительный жаркий день.

18

Прощай, Рио!

И что теперь мне делать без тебя?Ты никогда не учила меня забывать.Ты лишь учила желать,Желать и желать.

Мой год в Рио-де-Жанейро подошел к концу в мае 2004 года. Я получила уведомление банка, гласившее, что, по их мнению, с моим счетом производятся незаконные операции. Возмущенная, я попросила уточнить, что за незаконные операции они имеют в виду, и в результате вынуждена была признать, что не какой-то злоумышленник, а я сама несу ответственность за расходы на роскошные отели в Парати, шампань-холлы Ипанемы, одну или две короткие поездки в Сальвадор[81] на фестиваль Бонфим, а также прокат шикарных автомобилей в Копакабане. Год в Бразилии закончился.

Я уверяла Фабио, что через три месяца вернусь, и он грустно кивал:

– Если бы я получал по реалу от каждой гринги, которая обещала вернуться кому-нибудь в Лапе, я бы больше не был оборванцем.

Мои мечты стать богатой наследницей в Сан-Тропе рассеялись так же бесследно, как уверения кариоки в верности. Я упаковывала вещи, а Густаво сидел на краешке кровати китайской принцессы и мрачно разглагольствовал: