Карл Фалькенгорст - Африканский Кожаный чулок
Он не позволил похоронить его там, на берегу; нет, он увозил его в Удшидши, желая показать это мертвое тело всем арабам на площади Удшидши.
— Смотрите! — хотел он воскликнуть. — Симба убил одного из наших братьев! И за что? За то, что Осман хотел отнять у него из берлоги его бежавшего у меня раба, который скрывается в тэмбе Мудимы. Он и теперь еще находится там под защитой двух названных братьев. Друзья мои! Неужели вы допустите безнаказанно совершать такие дела? Неужели и здесь должен водвориться тот же новый порядок, благодаря которому мы изгнаны теперь с берегов Нила и области Занзибара? Можем ли мы позволить, чтобы каждый белый, явившийся сюда, оказывал покровительство беглым рабам и укрывал их у себя! Берегитесь, друзья арабы с берегов Танганайки! Берегитесь, говорю вам. Симба вооружает негров против нас; он снабжает их порохом и оружием; он поведет их войной на нас и станет здесь властелином, а вы — его рабами!
Взгляните на этого мертвеца! Его убил Симба! Если вы не бабы, то снаряжайте свои суда и пойдем вместе со мной войной на Симбу и проклятых негров Вавенди! Взгляните на него, на этого убитого! Кровь его вопиет о мщении!
Там хотел он обратиться к своим единоплеменникам в Удшидши и был уверен, что все они подымутся, как один человек, и пойдут войной на его врагов. А тогда тэмбе Лугери должно пасть, а горное гнездо Мудимы должно будет сдаться от голода. Тогда гордый, надменный Симба попадет в его руки. Иначе не могло быть. Да, но Солиман не подумал о том, что арабы завидовали ему и втайне радовались его поражению. Он не допускал возможности, что большинство из них отвернется от него и осыпет его насмешкой и презрением. Разве не могли они ответить ему:
— Почему же ты, Солиман, отправился в горы с такими запасами пороха и пуль, с таким множеством воинов для того только, чтобы изловить Лео? Не втирай нам очки! Не рассказывай сказки! Что нам за нужда доставать для тебя каштаны из огня; у нас свои дела и свои интересы. Каждый из нас охотится сам для себя! Пускай твое несчастье послужит тебе уроком, Солиман: будь осторожнее в другой раз, а на нас не рассчитывай!
Да, если бы Солиман мог рассуждать спокойно, он, вероятно, сам сказал бы себе, что его братья и единоплеменники издавна имели привычку покидать в нужде своих ближних и братьев. Но горе лишило его рассудка, и он действовал исключительно под влиянием своих чувств, а отнюдь не своего рассудка или здравого смысла, не принимая во внимание, что его чувства легко могли ввести его в заблуждение.
Он приказал теперь немедленно двинуться в путь и выйти из залива Лувулунгу, невзирая на ропот вадшидши, которые указывали на небо, уверяя, что видят на горизонте несомненные признаки близкой непогоды. Но Солиман не видел ничего, кроме безоблачного неба и легкой дымки тумана, и повторил еще раз свое приказание: немедленно сниматься с якоря и выходить в открытое озеро. Вадшидши продолжали роптать:
— Он оскорбил сегодня Муциму! Он вызывал его, и Муциму гневается. Поплывем как можно ближе к берегу, ведь мы идем прямо навстречу буре!
«Лентяй» плыл у самого берега вместе с двумя остальными судами, только «Змея», которой командовал сам Солиман, далеко ушла в озеро и быстро неслась на всех парусах по синим волнам громадной водяной равнины.
— Смотри, как почернела вода, — сказал капитан «Лентяя», — я хорошо знаю, что это означает — «Будь осторожен и береги мое судно», — говорил мне господин мой, шейх Магомет. — Знаете, ребята, мы возьмем курс на Ндэрее и там пробудем, пока не пройдет буря. Залив прекрасно защищен, а там нам нечего опасаться. Ведь наш «Лентяй» не такой проворный, как «Змея», и не вынесет, если сердитые волны станут слишком бурно ударяться о его бока. Его шпангоут так же дрябл, как и ребра того злополучного судна, которое теперь отдыхает навсегда от всех своих трудов там, на берегу, у залива Лувулунгу.
Все воины и гребцы одобрили разумную речь капитана. Никто из них не хотел рисковать жизнью на волнах бурного озера, которое теперь уже начинало волноваться. Да, к тому же, какая нужда была так спешить обратно в Удшидши?
— Смотрите, «Лентяй» пошел к Ндэрее, — воскликнули на двух остальных барках. — Это в самом деле разумная мысль; там мы можем переждать, пока Муциму сведет свои счеты с Солиманом! — и оба судна последовали примеру «Лентяя»; гребцы приналегли на весла, чтобы скорей добраться до тихой бухты. Несмотря на полное затишье, там, на севере, поднималась темная грозная туча, точно каменная стена, выраставшая из воды все выше и выше. И вот уже изредка на темном фоне этой грозовой тучи стали вздрагивать огненные зигзаги молний.
Вскоре прибой у Кабого стал раскатистей и громче.
— Уу! Буря уже добралась до Кабого! — крикнули рыбаки-гребцы. — Смотрите, как он спешит. Смотрите, «Змею» уже захватил ураган. Вперед, ребята, вперед! Еще тысяча шагов, не больше — и мы будем у берега!
И работа закипела; залив был уже близко, когда первые мощные порывы бурного ветра налетели, закрутили и вспенили воду.
Но до вершин гор Кунгве не долетела буря, разыгравшаяся над озером: черный флаг Симбы едва приметно колыхался над его хижиной. На этот раз торчали еще высоко в воздухе над домом Мудимы на высоких шестах две мертвых головы. Это были облепленные мухами головы Фераджи и Ибрагима — трофеи победы Вавенди. Голова Османа также должна была бы красоваться тут же, но Симба настоял на том, чтобы тело отважного молодого воина было возвращено Солиману нетронутым.
Из дома Мудимы, куда внесли и положили раненого Инкази, вышли теперь Симба и Мудима.
— Не отчаивайся, Мудима, — сказал Симба, — он теперь заснул, а это добрый признак: он молод и силен, в нем много силы и здоровья; он еще, быть может, оправится!
Мудима молча кивнул головой, а затем, указав рукой к северу, сказал:
— Смотри, Симба, Муциму выплывает из озера!
Нельзя было более красочно и вместе с тем верно определить приближение бури в том виде, каким оно представлялось отсюда, с этой высоты. Казалось, что темные грозовые тучи выплывают прямо из подернутых дымкой тумана как бы дымящихся вод Танганайки.
Одаренный долей воображения человек мог легко различить всевозможные образы и очертания в клубах разорванных туч. Точно громадная голова великана, вздымались над горизонтом верхние облака; под ним клубились темные массы туч, точно могучий торс великана, а вправо и влево, точно два огненных крыла, раскинулись ярко освещенные солнцем серебристо-серые волокнистые облака над самым озером. Подобно развевающимся покровам тянулись по горизонту остальные обрывки туч и облаков, то сцепляясь, то отрываясь и исчезая в общей массе.
