Барбара Сэвидж - Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)
Целый час мы тёрли и скребли свои почерневшие от грязи тела, а затем поплелись в столовую. Желудок всё ещё не пришёл в норму, но что касается еды — давненько я не видела ничего подобного. За салатом из латука, помидоров и огурцов последовал отварной рис с куриной печёнкой, муссака, ростбиф с картофелем и морковью, сыр и финики — на десерт. Короче говоря, всё это и близко не лежало к нашей походной стряпне.
К утру я почувствовала себя лучше. Мы торопливо заглотали омлет, хлеб и пару чашек горячего чая и отправились в путь.
Третий день езды от Каира был отмечен началом перемены в поведении египтян. В оба предыдущих дня люди, собиравшиеся толпами вокруг нас, держались степенно, стараясь не теснить нас. Но когда мы остановились купить какой-нибудь лёгкой закуски в деревушке, в двух часах пути к югу от Эль-Минья, всё изменилось. Мужчины и мальчишки буквально набрасывались на нас, стремясь во что бы то ни стало попасть в привилегированное меньшинство «особо приближённых» к только что прибывшим иностранцам. Пихаясь и царапая друг друга, они протискивались вперёд, стараясь добраться до нас, всё больше впадая в неистовство.
Пока старуха торговка из фруктового ларька воплями призывала толпу сдать назад так, чтобы она смогла продать нам свои апельсины, я с ужасом наблюдала, как шестеро босоногих разбойников ломились сквозь громоздившиеся за её спиной хлипкие деревянные полки. В следующую минуту, не выдержав напора наседающих тел, киоск рухнул вместе с тентом и со всем своим содержимым. Торговка завизжала, судорожно цепляясь за раскиданные ящики с фруктами. Масса продолжала свой натиск, и когда мы с Ларри были уже почти на волосок от гибели под ногами беснующихся, чей-то внушительный голос остановил волну.
Голос принадлежал единственному поселковому полицейскому. Это был круглолицый мужчина в годах, на нём были застиранная форменная рубашка и поношенные брюки. Он прокладывал себе дорогу среди всеобщей истерии. Заслышав его громоподобный голос, всяк застывал на месте. Протолкавшись к нам, полисмен жестом приказал всем расступиться. Страж порядка был вооружён узким двухфунтовым стеком с тремя лентами белой пористой резины на конце. Стоило ему только хлопнуть этой «плёткой», как буяны съёживались и крадучись, бочком уносили ноги.
Робко пробормотав извинения, мы с Ларри подхватили свои апельсины и расплатились с рыдающей торговкой. Потом, с помощью полисмена и его трёххвостой плётки, расчищающей узкий коридор к дороге, мы вместе с велосипедами протиснулись сквозь человеческую стену и укатили прочь по спасительному шоссе.
Весь день дорога была ухабистой и тряской, это только обострило боли в желудке. Но несмотря ни на что, мы всё же умудрились ещё засветло добраться до Асьюта, города в восьмидесяти пяти милях южнее Эль-Минья. Наученные горьким опытом, мы не остановились купить еды. На привале, по уши в грязи и в пыли, мы наскоро отобедали апельсинами, помидорами и сандвичами с арахисовым маслом в привычной уже компании крыс, мух и бродячих верблюдов. Питьевую воду мы прикончили раньше, немного не дотянув до Асьюта.
Компания мальчишек, игравших на городских задворках, отвела нас в отель «Омар Хайям». За три доллара нам предоставили крохотный номерок без москитов. Приняв паспорта, хозяин отеля согласился зарегистрировать нас в местной полиции. Ещё в Эль-Минья мы загрузились рисом и цуккини, поэтому нам не пришлось рыскать по магазинам, и мы завалились в постель в половине десятого.
К несчастью, где-то в час ночи коридорные взялись за уборку пустых номеров на этаже. Включив на полную мощность свои портативные радиоприёмники, они громыхали вёдрами и хлопали тряпками по запылившимся столам.
Утром, с велосипедами на плечах, мы осторожно пробрались между телами работников отеля, прикорнувших на полу в тесном холле. Растолкав мужчину, ближайшего к конторке администратора, Ларри попросил у него наши паспорта.
— Пас-порт? — тупо пробормотал человек.
— Да, паспорта. Мы уезжаем. Нам нужны наши паспорта. Они не у вас? — переспросил Ларри.
Мы перерыли ящики всех конторок в холле, но паспортов нигде не было. Я совершенно пала духом. Наши паспорта исчезли, безвозвратно сгинули, а значит, мы безнадёжно застряли в Асьюте. Полиция целую вечность будет ломать голову над тем, как поступить с парочкой беспаспортных иностранцев. Египтянин повторил наши поиски, но тоже ничего не нашёл. Затем он принялся по очереди будить спящих коллег, спрашивая у каждого, не знает ли тот, где могут быть наши паспорта. Седьмой по счёту разбуженный сунул руку в карман галабеи и вытащил оттуда два синих американских паспорта. Он отдал их, расплылся в глуповатой ухмылке, после чего опять растянулся на полу и захрапел.
В тот день поведение местных ещё более изменилось. Нрав их сделался просто гадким. Мужчины и мальчишки больше не улыбались нам с обочины. Никто не кричал: «Добро пожаловать в Египет!» Добрые слова и широкие улыбки, которыми нас встречали в первые два дня пути из Каира, теперь сменились свирепыми взглядами исподлобья и визгливым требованием бакшиша. В городках и грязных деревушках все, даже женщины, клянчили у нас милостыню, когда мы проезжали мимо. Случалось, какой-нибудь подросток запускал в нас камнем. Мы не слышали ничего, кроме надрывных автомобильных гудков и громкой, истерической мольбы о бакшише.
Когда в двадцати милях от Асьюта, около небольшого скопления глинобитных хижин, у Ларри спустила шина, феллахи валом повалили к нам и принялись хватать и трясти всё, что только попадало им под руку — багажные корзинки, фляги, тормозные тросы и спицы. Пока я возилась со спущенной шиной, Ларри то и дело отпихивал наглецов, не давая им по винтику разнести велосипеды.
К полудню температура доползла до ста пяти, вскоре поднялся встречный ветер. Люди вопили, машины сигналили, пыль забивалась в нос и глаза, и, в первый раз за всё время, мы увидели трупы павших животных, по большей части — ишаков, валявшиеся у дороги. Тощие голодные псы с торопливой жадностью пожирали их туши. Мерзкое зрелище. Порой какое-нибудь животное, еле передвигающее ноги по обочине дороги, вдруг замертво оседало на колени, подкошенное истощением или болезнью. Теперь мы всё чаще видели больных детей — живых скелетиков, с глазёнками, полными гноя.
Во второй половине дня жара, встречный ветер, шум и пыль почти доконали наши нервы и желудки, но мы не решались сделать привал, чтоб хоть немного передохнуть и промочить пересохшее горло. Лучше крутить педали под неумолимым солнцем, чем сражаться с дикими толпами; и мы заставляли себя работать из последних сил.
Было четыре, когда мы доползли до Сохага. Кожа поджарилась на солнце, зной вытянул все силы, при попытке сглотнуть гортань саднило так, словно по ней прошлись наждаком. Кто-то показал нам дорогу в локанду, местную ночлежку. Хозяин отвёл нас в «апартаменты». В комнатушке не было ничего, кроме пары коек. Простыни свалены в угол, на полу — груды мусора и два матраса. Хозяин запросил за эту «конуру» два доллара, а сверх того ещё по четыре с носа — но вперёд, за то, что он сообщит нам, где находится полицейский участок. Когда же мы отказались вознаградить его восемью баксами, он только пожал плечами.
