Леонид Платов - Архипелаг исчезающих островов
Кешкин, мельком взглянув на выраставшую на глазах опалубку, принял решение.
— Поберегите опреснители, Андрей Иваныч, — сказал он. — Я вот что думаю. Что, если мы с Сабировым спустимся за борт? Надо попробовать заткнуть отверстие снаружи…
К тому времени отверстие ушло уже на метр в воду. Стало быть, смельчаков ждала ванна при температуре воды минус два градуса. Мало того: льды могли придвинуться вплотную к борту и раздавить Сабирова и Кешкина.
Но только так можно было выровнять корабль, не прибегая к опреснителям.
Мы вышли на палубу.
Кешкина и Сабирова поспешно обрядили в водолазные костюмы. Затем Кешкин первым по деревянному штормтрапу спустился за борт. Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей очереди.
Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его паклей, обмазанной тавотом. Это было не так-то просто. Надо было подставить паклю как раз под струю воды. Струя должна была сама затянуть ее внутрь.
То и дело водолазы сменялись. Руки и ноги их окоченели. Работать становилось все труднее. Но вот по прошествии томительной четверти часа из машинного отделения явился гонец с радостной вестью: вода стала поступать медленнее. Сабирову удалось закупорить отверстие.
Когда он поднялся по штормтрапу на палубу и мы отвинтили шлем его скафандра, старший помощник не мог говорить. Зуб на зуб не попадал от холода!
— Сабирова и Кешкина — в каюту! — распорядился Андрей. — Оттереть спиртом, напоить ромом!.. Спасибо, товарищи! Дальше справимся без вас.
По счастью, не было подвижек, льды вели себя очень тактично, как бы соблюдая правило: “Двое дерутся — третий не мешайся”.
Вскоре нам удалось уменьшить крен до пятнадцати градусов, а затем и выровнять судно совершенно.
Оставаться на этой каверзной льдине нельзя было, и, возобновив самостоятельное плавание во льдах, ледокол переменил место стоянки.
Случай с льдиной-подсовом очень поднял авторитет Андрея в глазах команды и научных сотрудников. Каждый участник экспедиции хорошо понимал, как важно для нас прийти к зигзагу во всеоружии нового действенного средства борьбы со льдами.
— Правильное решение выбрал Андрей Иванович, — одобрительно говорили в кубриках, в кают-компании. — И корабль выровнял и опреснители сберег…
Все кончилось, таким образом, благополучно, за исключением того, что Союшкин начал картавить.
— Чогт знает что! — удивлялся он, с отвращением прислушиваясь к своему выговору. — Дгугие начинают заикаться после испуга, а я кагтавить почему-то стал!..
Он даже не очень испугался, по его словам.
— Пгосто пготивно было… Когабль — и вдгуг набок! — пояснял он.
А Сабиров с готовностью подтверждал, что его приятель не покладая рук работал у брандспойта.
— Это еще ваша плоть боится, товарищ Союшкин, — с серьезным лицом говорил Вяхирев, — а дух уже бодр! Духу все нипочем!
Союшкин соглашался с ним.
Однако самый придирчивый критик (а мы с Андреем были придирчивыми критиками) должен был признать в Союшкине перемену к лучшему.
Иногда в нем прорывались еще старые замашки. Вдруг он закидывал голову и, картинным жестом поправляя пенсне, принимался “поучать”, “глушить” цитатами. Но тотчас же спохватывался.
Даже спорить о Земле Ветлугина стал реже и как-то сдержанно, неохотно.
Бывшему первому ученику пошла впрок первая экспедиция. Он распрямился, повеселел. К началу второго похода расхрабрился до того, что стал проситься в команду подрывников, но Андрей не разрешил.
Союшкину, по-видимому, хотелось быть поближе к Сабирову, который оказывал ему покровительство. Приятельские отношения между ними упрочились. Часто, поднявшись во время вахты Сабирова наверх, я замечал на мостике узкоплечую фигуру Союшкина в меховой шапке с длинными висячими ушами.
— Так и должно быть, — с удовольствием повторял Степан Иванович. — Помнишь, ты не верил в прошлом году, что из него выйдет толк. А ведь вышел? Из книжного червя человеком стал. Поумнел, обтесался! И то сказать: какой коллектив у нас — да чтобы одного Союшкина не обтесать!..
О предстоявших нам ледяных “передрягах” — подвижках и сжатиях — Союшкин говорил свысока, тоном бывалого полярника. Не впервой, мол!
— Подождите полнолуния, — многозначительно замечал я.
С тревогой ожидал я полнолуния, когда усиливаются приливно-отливные явления. Полнолуние наступило 18-го.
— Быть сжатию, — сказал Андрей, заглянув под вечер в кают-компанию.
— Тряхнет ночью, — вскользь, между делом, бросил Сабиров.
Молчаливый Федосеич не сказал ничего. Он просто распорядился поднести запасы аммонала ближе к борту, чтобы удобнее было доставать их при подвижке.
После ужина я вышел на палубу. Белая пустыня вокруг была неподвижна, но какие-то неясные прерывистые звуки уже неслись издалека.
Федосеич выдвинул вперед плечо и, склонив голову, застыл в позе прислушивающегося человека.
— Идет вал, — сказал он, подождав с минуту. Наш капитан привык воспринимать Арктику на слух.
Звуки торошения тем сильнее, чем крепче лед, объяснил он. Различна не только сила звука, но и его тон, который обусловлен возрастом льда.
Между тем гул становился все громче. Вскоре мы увидели вал, неотвратимо двигавшийся на нас.
— Ледовая тревога! Сабиров, на лед!
Забухала рында. Побежали мимо люди, застегивая на ходу меховую одежду, спеша к своим местам, расписанным по тревоге.
По небу неслись низкие тучи. Вяло падал снег.
Никогда еще не приходилось наблюдать подвижку таких размеров. Видно было, как вдали с грохотом трескались поля льда, обломки их переворачивались и со свистом и шипеньем лезли друг на друга.
— Сколько у нас под килем? — спросил Андрей, оборачиваясь ко мне. (Мы как бы поменялись с ним во втором походе обязанностями: теперь я ведал эхолотом.)
Я доложил, что “Пятилетка” проходит над мелководьем. Степан Иванович покрутил головой и чертыхнулся. Андрей и Федосеич не сказали ничего, но по их лицам нетрудно было догадаться, что известие не понравилось.
Чему тут нравиться! Многолетние поля, вначале возвышавшиеся над водой всего на несколько десятков сантиметров, проползают почти на брюхе по дну. Напор страшный! С боков, снизу! Ледяные поля корежит, сгибает. И вот уже катится по морю белый вал, вспухающий, растущий на глазах…
— Метров десять, не меньше, — сказал Степан Иванович, прикидывая высоту приближающегося ледяного вала.
— Побольше, пожалуй… Метров пятнадцать, — поправил его Андрей.
