Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»
— Смотря за что,— улыбаясь, ответил тот.— Зачем же бранить, если ты не сделал ничего дурного?
На вопрос мальчик ответил встречным вопросом. О, он был тонким дипломатом, этот господин Дик!
— Провести всю ночь на южном валу — это дурно?
— В зависимости от того, что ты там делал,— сказал Кау-джер.
— Смотрел на индейцев.
— Всю ночь?
— Да.
— Зачем?
— Я наблюдал за врагом.
— Это занятие не для тебя. На это есть часовые.
— Но я увидел среди них одного человека, которого хорошо знаю.
— Как? Среди патагонцев? — воскликнул изумленный Кау-джер.
— Да, губернатор.
— Кого же?
— Сердея.
Сердей!… Кау-джер сразу вспомнил слова Атхлинаты. Неужели он и есть тот белый человек, обещаниям которого так верил индеец?
— Ты не ошибся?
— Нет, губернатор,— твердо ответил мальчик,— в этом я не ошибся. Вот насчет остального… не знаю… Не уверен.
— Остального? А что же было еще?
— Когда стемнело, мне показалось, что кто-то подполз к валу…
— Сердей?
— Не знаю… Может, и он… Мне послышалось, что там шептались и чем-то позвякивали… вроде как бы долларами. Но я не уверен в этом.
— Кто охранял тот участок?
— Паттерсон.
Это имя всегда вызывало у Кау-джера подозрения, и он глубоко задумался… Есть ли какая-нибудь связь между починкой забора Паттерсоном и тем, что видел и слышал Дик, пусть даже ему почудилось… Уж не этим ли объяснялось бездействие нападавших, которое начинало удивлять остельцев? Неужели патагонцы, не надеясь собственными силами взять город, попытаются осуществить под покровом ночи какой-то тайный план захвата Либерии? Черт возьми, сколько неразрешенных вопросов! Во всяком случае, невозможно принять какое-то решение, основываясь на тех неточных и неопределенных сведениях, которые он получил от Дика. Следовало выждать и, главное, понаблюдать за Паттерсоном, поскольку его поведение не внушало ни малейшего доверия.
— Я не буду бранить тебя,— сказал Кау-джер мальчику, ожидавшему приговора.— Ты поступил правильно. Но дай слово, что никому не скажешь обо всем, что сейчас сообщил мне.
Дик торжественно поднял руку:
— Клянусь, губернатор!
Правитель улыбнулся.
— Хорошо,— сказал он.— Теперь иди ложись спать, чтобы наверстать упущенное. Но помни — никому ни слова. Понял? Ни Хартлпулу, ни Родсу. Повторяю — никому!
— Я ведь поклялся, губернатор! — гордо ответил мальчик.
Желая как-то уточнить полученные сведения, Кау-джер отыскал Хартлпула и спросил его:
— Что нового?
— Ничего, сударь,— ответил тот.
— Как сторожевая служба? Вы должны лично проверять посты и следить, чтобы каждый часовой точно выполнял свои обязанности.
— Так я и делаю, сударь,— ответил Хартлпул,— все в порядке.
— Никто не возражает против утомительных ночных дежурств?
— Нет. Ведь все заинтересованы в безопасности.
— Даже Кеннеди не ропщет?
— Кеннеди? Да это один из лучших дозорных. Прекрасное зрение и наблюдательность. Если в другое время он немногого стоит, то в боевой обстановке матрос остается матросом.
— А Паттерсон?
— И о нем не скажу ничего дурного. Да, кстати, не удивляйтесь, если его не будет видно. Теперь он дежурит только в своей усадьбе, поскольку она граничит с рекой.
— А почему?
— Он сам просил меня об этом, и я разрешил.
— И правильно поступили, Хартлпул. Будьте и впредь так же бдительны. Но если индейцы не начнут штурм в ближайшее время, мы сами через несколько дней атакуем их.
События принимали неожиданный оборот. Несомненно, у Паттерсона была какая-то определенная цель, раз он обратился к Хартлпулу с подобной просьбой. И конечно, тот, не будучи в курсе дел, не нашел ничего предосудительного. Но после сообщения Дика Кау-джеру все это показалось подозрительным. Возвращение Сердея, его тайные встречи с ирландцем, ремонт изгороди, предпринятый владельцем усадьбы, и, наконец, желание последнего оставаться на своем участке, удалив оттуда посторонних людей,— все эти факты могли превратиться в настоящие улики, хотя сейчас еще ничего не доказывали, невозможно было обвинить ирландца в чем-то предосудительном… Оставалось одно: незаметно следить за ним и быть всегда начеку.
Тем временем Паттерсон спокойно продолжал свою работу. Вдоль границ его участка вырос высокий частокол, доходивший до самой воды. Теперь двор усадьбы был совершенно скрыт от постороннего глаза.
Итак, в назначенный день ограда была восстановлена. Как честный коммерсант, ирландец выполнил обязательство в срок. Покупатель мог получить оплаченный товар.
Солнце село. Наступила ночь. Безлунная, темная ночь. Притаившись за изгородью, Паттерсон поджидал индейцев.
Но всего не предусмотришь. Если из-за высокого забора не было видно, что происходит во дворе у ирландца, то и сам хозяин усадьбы не мог рассмотреть, что делается снаружи. Сосредоточив все внимание на противоположном берегу реки, он не заметил, как большой отряд остельцев тихо окружил его участок.
Увидев, что ремонт изгороди закончен, Кау-джер сразу же насторожился. Он понял, что если ирландец задумал какое-то предательство, то оно должно осуществиться незамедлительно.
Около полуночи первые десять патагонцев, переплыв реку, вылезли на берег, принадлежавший Паттерсону. Им казалось, никто этого не заметил. Вслед за ними, также вплавь, пробрались еще сорок человек, а затем и остальные. Теперь на берегу находилось достаточное количество воинов, чтобы успешно провести наступление. Если первым и суждено погибнуть, все равно добыча не уйдет.
Один из индейцев протянул Паттерсону пригоршню золотых монет, показавшуюся тому слишком легкой.
— Здесь что-то мало,— на всякий случай заявил он.
Туземец, по-видимому, не понял.
Паттерсон попытался объясниться жестами и для большей убедительности стал пересчитывать деньги, внимательно разглядывая их и перекладывая из одной руки в другую.
Внезапно он упал, оглушенный ударом по темени. Его тотчас же связали, заткнули рот кляпом[113] и отшвырнули в сторону.
Один за другим, держа оружие над водой, патагонцы переплывали реку и ползком, бесшумно, как призраки, взбирались на берег, заполоняя двор усадьбы. Их было уже более двухсот.
Вдруг с противоположных концов участка загремели ружейные залпы. Это колонисты напали на врага с флангов и с тыла.
Ошеломленные туземцы сначала замерли на месте, затем, когда пули успели проложить в их рядах кровавые борозды, бросились вперед, к изгороди. Но над нею тоже поднялись ружейные дула, извергавшие смерть. Обезумев от страха, индейцы заметались по двору, как звери, попавшие в ловушку. За несколько минут остельцы перебили половину воинов.
