Жюль Верн - Путешествие и приключения капитана Гаттераса
— Никто, — сказал Альтамонт, — при условии, что вон тот мыс получит название мыса Вашингтона.
— Вы могли бы выбрать другое имя, — воскликнул вне себя Гаттерас, — менее неприятное для слуха англичанина!
— Но не мог бы найти имени более приятного для слуха американца, — высокомерно возразил Альтамонт.
— Слушайте, господа, — сказал доктор, изо всех сил старавшийся примирить соперников, — прошу вас, не спорьте на такие темы. Пусть американцы гордятся великими людьми своей родины. Воздадим должное гению, где бы он ни родился! Альтамонт уже высказал свое желание, теперь очередь за нами. Путь в честь нашего капитана…
— Нет, доктор! Поскольку это американская земля, я не желаю, чтобы с ней было связано мое имя.
— Это ваше окончательное решение? — спросил доктор.
— Окончательное! — ответил Гаттерас.
Клоубонни больше не настаивал.
— Теперь очередь за нами, — обратился он к боцману и Бэллу. — Оставим здесь следы своего пребывания. Предлагаю назвать остров, лежащий в трех милях отсюда, островом Джонсона в честь нашего боцмана.
— Что вы, доктор! — сконфуженно пробормотал старый моряк.
— А вот ту гору на западе мы назовем Бэлл-Маунт — горою Бэлла, если наш плотник не возражает.
— Слишком много чести, — промолвил Бэлл.
— Вы это вполне заслужили, — сказал доктор.
— Превосходно! — заметил Альтамонт.
— Теперь нам остается только дать название нашему форту, — продолжал Клоубонни, — и на этот раз не будет споров. Если мы нашли в нем убежище, то обязаны этим ни ее величеству, ни Вашингтону, но одному только богу, который в нужный момент свел нас всех вместе и спас от гибели. Итак, пусть этот форт называется фортом Провидения.
— Удачная мысль! — воскликнул Альтамонт.
— Форт Провидения — это звучит замечательно! — воскликнул Джонсон. — Значит, возвращаясь из наших экскурсий на север, мы будем держать курс на мыс Вашингтона, потом войдем в бухту Виктории, оттуда махнем в форт Провидения и там в Доме доктора сможем отдохнуть и подкрепить себя едой.
— Итак, дело улажено! — сказал доктор. — Впоследствии, когда мы будем делать новые открытия, нам прядется давать и другие названия, но, надеюсь, это больше не вызовет споров. Друзья мои, здесь надо любить друг друга и помогать друг другу. На этом пустынном берегу мы ведь единственные представители рода человеческого. Не будем же допускать в свою душу те ужасные страсти, которые терзают человеческое общество, и объединим свои усилия, чтобы сообща, мужественно и стойко переносить все испытания. Кто знает, каким опасностям, каким страданиям будет угодно небу подвергнуть нас, прежде чем мы увидим родину! Будем же все пятеро, как один, и отрешимся от всякого соперничества, которое вообще не должно бы существовать между людьми, а тем более здесь! Слышите, Альтамонт, и вы, Гаттерас!
Гаттерас и Альтамонт ничего не отвечали, но доктор сделал вид, что не замечает их молчания.
Затем разговор перешел на другую тему и коснулся охоты. Необходимо было пополнить запасы мяса: близилась весна, и скоро должны были появиться куропатки, зайцы, песцы и медведи. Итак, решили воспользоваться первым же погожим днем, чтобы произвести разведку на материке Новой Америки.
8. ЭКСКУРСИЯ К СЕВЕРУ ОТ БУХТЫ ВИКТОРИИ
На другой день рано утром Клоубонни решил подняться на утес, к которому был прислонен Дом доктора. Не без труда взобрался он по уступам на самую вершину. Оттуда перед ним открылся широкий вид. Кругом на огромное пространство поверхность земли была изломана какими-то вулканическими силами. Снег беспредельным белым покровом устилал материк и море, так что трудно было отличить их друг от друга.
Как только Клоубонни убедился, что возвышение, на котором он стоит, господствует над окрестными равнинами, ему пришла в голову мысль, которая, впрочем, не удивила бы никого из знавших доктора.
Он напряженно размышлял, со всех сторон обсуждая и взвешивая эту идею; и вернувшись в ледяной дом, мог сообщить своим товарищам уже вполне созревший у него в уме план.
— Мне пришло в голову, — заявил он, — поставить маяк на вершине утеса, который подымается над нашими головами.
— Маяк? — в один голос воскликнули его товарищи.
— Да, маяк! Он окажется вдвойне полезным: когда мы будем ночью возвращаться из дальних экскурсий, он будет указывать нам дорогу, а в долгие зимние месяцы — освещать площадку.
— Несомненно, — ответил Альтамонт, — такой аппарат был бы нам очень полезен. Но как его устроить?
— С помощью одного из фонарей «Порпойза».
— Прекрасно! Но что же будет гореть в фонаре? Неужели тюлений жир?
— О нет! Тюлений жир дает слишком слабый свет, который едва ли будет виден в тумане.
— Уж не собираетесь ли вы добывать из каменного угля светильный газ?
— И этот способ освещения в данном случае непригоден; к тому же мы не можем пожертвовать топливом.
— Тогда, — сказал Альтамонт, — я уж не знаю…
— Ну, а я думаю, — заявил Джонсон, — что нет такой вещи на свете, которой не мог бы сделать доктор! После ртутной пули, ледяного зажигательного стекла и постройки форта Провидения я…
— Но скажите же, как вы думаете устроить маяк? — перебил Альтамонт.
— Очень просто, — ответил доктор. — Я устрою электрический маяк!
— Электрический маяк?
— Ну, да! Ведь на борту «Порпойза» имеется батарея Бунзена, и она в полной исправности?
— Да, — отвечал Альтамонт.
— Вероятно, вы ее захватили для каких-нибудь опытов по электричеству; ведь у нас здесь все, что нужно, — изолированные провода и кислота, необходимая для элементов. Значит, нетрудно получить электрический свет. И светло нам будет, да и не так это сложно.
— Замечательно, — воскликнул Джонсон, — и чем скорее…
— Ну, что ж, материал у нас есть, — сказал доктор, — и через какой-нибудь час мы сложим ледяной столб высотою в десять футов. Этого будет вполне достаточно.
Доктор вышел наружу; его товарищи вслед за ним взобрались на вершину утеса; работа закипела, и вскоре на столбе уже был укреплен фонарь, взятый с «Порпойза».
Затем доктор приладил к фонарю провода, которые другим концом примыкали к батарее, стоявшей в зале ледяного дома, где ей не мог повредить мороз. Оттуда провода тянулись до самого маяка.
Все это было проделано очень быстро, и путешественники ждали только вечера, чтобы насладиться новым эффектом. Когда стемнело, сблизили два угольных стержня, установленных внутри фонаря на некотором расстоянии друг от друга, — и яркие лучи снопом вырвались из фонаря и залили окрестность. Этот свет не ослабевал и не гас на ветру. Чудное зрелище представляли электрические лучи, белизной не уступавшие снежным полям; все возвышенности, бугры и торосы стали отбрасывать резкие тени.
