Путешествия в Святую Землю. Записки русских паломников и путешественников XII-XX вв. - Коллектив авторов
И все это сгруппировано на пространстве каких-нибудь 15–20 квадратных сажень! Мысль поражается невольно сближением стольких различных предметов, указанием пунктов, которые не могли быть отмечены. Но не будем вдаваться в разбор и критику. Свет Гроба озаряет все дивными лучами.
Все время, пока мы рассматривали поименованные предметы, мимо проходило множество разных фигур: монахи латинские, греческие, армянские; поклонники всех стран, между прочим, и наши русачки. Играл где-то орган и раздавалось пение то в той, то в другой часовне, приделе, храме. Местами зрятся около стен, точно неподвижные статуи, замершие в молитве, набожные существа: какая-нибудь типическая русская старушка, солдатик в ветхой шинели, не то в нагольном тулупе; оборванный до невероятности копт, какой-то темный скелет в белых отрепьях... вот кто-то в бедном синем сюртуке, став на колени при Узах Господа, крестится по-католически, и слезы текут по его щекам...
III
Отец Григорий приглашает нас на чашку кофе к начальнику того отделения монахов, которое живет при Гробе. Это-то и есть Серафим, он-то и есть начальник.
Тут вы знакомитесь с разными отцами: с самим хозяином отцом Серафимом, с отцом Вениамином, с другим отцом Вениамином и, наконец, с знаменитым отцом Никифором, которому принадлежит кофейня Никефурия и несколько дач с виноградниками около Иерусалима.
Трудно, конечно, беседовать светскому человеку с духовными лицами, особенно чрез драгомана, но беседа, однако же, при ловкости и опытности братии, улаживается. Тем временем подают кофе, кизиловое варенье, белую цветом виноградную водку, необыкновенно крепкую, которую арабы зовут Ара; мы — Арак, а сербы — ракия. Келья отца Серафима смотрит очень мило и уютно. Мягкие ковры покрывают диваны. Монахи чрезвычайно любезны, даже искательны. Они обходятся с нами точно с давножданным, желанным гостем; точно с чиновником, прибывшим обревизовать монастырскую кассу. Это происходит оттого, что вы прежде всего подданный обширной земли, которой слава и сила не потеряли еще кредита на отдаленном Востоке, верящем по-прежнему, что «придет Асфар-Мелик (русый царь) и завоюет все, что тут сам султан... а Русым царем некому больше быть кроме русского».
Молодежь немного подсмеивается над стариками, но ее голоса пока теряются в пространстве...
Любезничают с вами греческие монахи с излишком еще и потому, что случилось одно событие, которое их сильно занимает и которое они не могут хорошенько понять.
Надо знать, что до шестидесятых годов этого столетия греческое духовенство считало прибывающих к ним русских поклонников своими естественными данниками, и монахи захватывали их в свою власть еще в Яффе. По прибытии каравана в Иерусалим, поклонников размещали по разным монастырям и обирали порядком под видом соблюдения разных обрядностей. Никто из них целые сутки, а иногда и двое, не смел высунуть носа на улицу, не зная и не ведая, что Иерусалим и Гроб Господень доступен всякую минуту. Каждый думал, что все это заперто у греков на ключ и без их разрешения видимо быть не может. Разумеется, рвались на волю всеми силами и были щедры. Обыкновенный, первоначальный взнос с каждого поклонника простирался, сколько нам известно, до 5 рублей. Потом следовали меньшие взносы, по мелочам, когда показывалось что-нибудь особенное. На Иордан отправляли поклонников кучей, в сопровождении нанятых патриархатом баши-бузуков, из иерусалимского гарнизона. Тут, конечно, новые пожертвования. В заключение, какой-нибудь монах шептал богомольной старушке, которая казалась ему достаточнее других, что «есть-де недавно открывшийся чудотворный ключ, куда еще никого не пускают, но... по знакомству можно». Старушка взмаливалась: «Батюшка, нельзя ли как!» Ее препровождали к ключу. Она передавала об этом потихоньку приятельницам, и те добивались таким же таинственным путем до новой святыни.
Чтобы избавить русских поклонников простого звания от таких нападений и влияния добрых наших единоверцев в Иерусалиме, чтобы Иерусалим и все его святыни были им доступны не на другой или на третий день по переходе чрез разные мытарства, а с первой же минуты прибытия; чтобы был за ними надлежащий присмотр и призор людей, кто бы вразумлял их относительно смысла предпринятого ими страннического подвига; чтоб они не праздно бродили по Иерусалиму с невежественными проводниками, выслушивая невероятные росказни, а знали бы, где именно ходят и что видят, — задумано было русским правительством (по мысли Великого Князя Константина Николаевича, посетившего Палестину в 1859 году) учреждение в Иерусалиме Русской гостеприимной обители, для чего куплена земля за стенами Святого града, и послан из России архитектор. Потом отправлена целая небольшая миссия, состоявшая из архиерея, с несколькими священниками, диаконом и причтом. Наконец, вместо бывшего агента, назначен был в Иерусалим консул, с значительным содержанием, которое (с добавочными суммами от палестинскаго комитета) втрое превышало обыкновенное содержание русского консула на Востоке.
Известно, что наши миссии, светские и духовные, приезды наших чиновников куда бы то ни было и вообще начала всевозможных наших предприятий сопровождаются обыкновенно некоторым шумом, вовсе не нужным... но уж так водится и ничего с этим не поделаешь. Шумно въехала и эта миссия. Архитектор размахнул такой план, что скоро сам его испугался и сократил размеры. Между тем картины, показывающие как здания будут глядеть по окончании, великолепно отлитографированы, в большом количестве экземпляров, и пущены в ход. На картинах нарисована была даже пропасть какой-то европейской зелени, для эффекту, и выведены европейские садовые дорожки. На все это греки смотрели и пожимали плечами. А когда действительно застучали молотки на купленном нами участке, поехали на верблюдах леса, камень, всякие снаряды; когда явилось несколько цистерн, могущих поместить, в совокупности, около шести миллионов ведер[26], и белые стены вполне европейских палат стали вырастать из-под земли каким-то волшебством все выше да выше, когда целая деревня народу стала работать день и ночь, русские в перемежку с арабами, задвигались верблюды, лошади, ослы, лаяли собаки, что твой базар; сердца греков исполнились некоторым страхом и тревогой. Окончательное же поражение было нанесено русскою обедней, которую миссия, по прибытии, отслужила у Гроба Господня в том виде, как вообще служат у нас архиерейские обедни. Отец Максим (впоследствии, на удивление всей заиорданской пустыни, переплывший бурный и кипучий Иордан, который нередко уносит даже крепких бедуинских коней), архидиакон миссии, не посрамил, что называется, земли Русския, и выйдя с известною, свободною раскачкой из царских дверей, грянул так, что затряслись ветхие своды Константиновой базилики. Митра русского архиерея горела как жар; посох, облачение, орлецы, все было такое, какого давным-давно не запомнят в Иерусалиме самые старые его обыватели. Православные арабы, находившиеся тогда в храме, и не знали что им делать; молиться или смотреть? Благолепное пение клиросов, в соединении с
