Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан
Почетных гостей и меня в их числе стали обносить чаем; кроме того, крестьяне угостили своих именитых граждан персиками. Мне также досталась пригоршня, и я с удовольствием принялся уплетать их — рацион последних дней хорошо давал себя знать.
Внезапно загудели два длиннейших серебряных рога, раздался звон цимбал. Гомон смолк. Все обратили взоры на палатку танцоров. Барабан начал отбивать быстрый ритм.
Из палатки словно молния вырвалось какое-то белое бесформенное существо, за ним — три других. Тишина сковала присутствующих: это появилась грозная смерть — нелепая, отвратительная и вместе с тем величественная. Барабан замедлил ритм; он словно успокоился, породив четыре чудища в масках.
Так начался первый чам. Эти танцы играют в Бутане ту же роль, какую выполняли для средневековых жителей Европы представления «страстей». Чам — мистический спектакль, полный трагизма и глубокого религиозного смысла. В нем рассказывается, какие видения являлись святым ламам, когда они смотрели на жертвенный погребальный костер; мимически изображаются страдания мучеников.
Перед нами были четверо мужчин в белых широких балахонах с рукавами, заканчивающимися как бы громадными перчатками, разрисованными страшными скелетами. Необычно больших размеров маски изображали кошмарные черепа с проваленными глазницами и оскаленными зубами; они были увенчаны тиарами из черепов поменьше.
Танцоры медленно кружились перед нами, кивая черепами. Артисты смотрели не сквозь прорези глазниц, а через широко разверстые рты. Под звон цимбал и рокот больших барабанов они имитировали ужас, который охватывает каждое живое существо перед лицом смерти. Этот страх преследует души во всех шести гееннах, через которые обязан пройти дух, прежде чем достигнет совершенства, которое зовется нирваной, ибо лишь нирвана способна разорвать адское вращение человеческой жизни на колесе бытия, приводимом в движение богом смерти. Таким образом, свободу можно обрести, только переходя из смерти в смерть.
Целый час все нараставший рокот барабанов заставлял присутствующих хранить ледяное молчание. Обычно эти танцы устраиваются раз в году. По этому случаю священные маски и великолепные костюмы вытаскивают из молелен, воздвигнутых в честь богов войны, — «гунг кхангов»; там в потайных помещениях хранятся символы смерти.
В Стране дракона буддисты, последователи тибетского тантризма и члены древней секты «красных колпаков» верят, что страдания приносят опасные духи, которые смешиваются с людьми, следят за каждым их шагом, поглядывают за всеми поступками и ожидают их смерти, чтобы преследовать их и в будущей жизни. Так продолжается до тех пор, пока праведные поступки и заслуги в последующих перевоплощениях не помогут человеку обуздать свои чувства. Только в этот момент он оказывается в состоянии разорвать земные путы и достичь совершенства Будды — нирваны, в которой личность теряет свои индивидуальные особенности.
Первый танец закончился. Юноши и девушки вышли на луг, образовав два раздельных хоровода, и затянули старинные бутанские песни.
Мне захотелось посмотреть, что происходит в хижине, где танцоры готовятся к следующему номеру. Тридцать пять мужчин облачились в туники, сшитые из сотен ярко-оранжевых, красных, синих и зеленых шарфов, перехваченных широким поясом; грудь закрывал передник из шелковой парчи. Все танцы исполнялись босиком.
Читатель, по-видимому, поразится, узнав, что все танцоры были «запы» — принадлежащие дзонгам рабы*. Эти люди — потомки пленников, захваченных во время прежних войн, которые вела крепость Тонгса, либо уведенных после набегов во владения южных соседей.
Их «учили» танцам при помощи кнута, но и прежде и теперь праздник был днем их славы. Представление рождалось после долгих месяцев репетиций. Рты и подбородки актеров, торчавшие из-под нижнего края масок, закрывали длинные белые шарфы; смотреть можно было только через ротовые отверстия. Маски, увенчанные высохшими человеческими черепами, представляли жутких демонов с налитыми кровью глазами.
Наконец танцоры выскочили на солнце. Толпа вновь замерла. Несколько часов кряду они выделывали сложные движения под звуки необычной музыки, сражались деревянными мечами с демонами, приседали и выпрямлялись во весь рост, прыгали на одной ноге. Шуршали шелковые туники, ярко переливались краски.
День пролетел незаметно. Зрелище прерывалось лишь краткими визитами к прилавку тибетца, торговавшего пивом. Часам к четырем появился Тенсинг. «Все в порядке, — сказал он, — тюки сгрузили и сложили в бунгало возле дзонга. Вангду ожидает расчета».
Незадолго до окончания праздника властитель закона обратился к толпе. Он высказал пожелание, чтобы торговцы приходили в Тонгсу дважды в месяц — чем больше их будет, тем лучше, а крестьяне пусть несут на базар продукты, которые они желают продать.
На следующее утро мы с Тенсингом отправились в дзонг за провизией. Ньерчена нашли в маленьком помещении возле склада; для этого нам пришлось забраться на четыре лестницы, пересечь два двора и пройти узкий туннель.
Амбар, в который складывают зерно, поступающее в виде налогов от крестьян округи, представлял собой каменный мешок, ньерчен взломал печать на двери. Вдоль стен стояли деревянные лари по шесть метров в длину и полтора метра в высоту. Ньерчен звякнул толстым ключом и открыл замок. Тенсинг взял из ларя шесть бре — больших мер риса. Счет вел один из помощников.
Затем ньерчен подошел к другому ларю, в котором был рис худшего качества. Оттуда он отпустил 50 мер в деревянный бочонок, за которым явились двое монахов. Это ежедневная порция обитателей монастыря. В углу лежал большой кусок масла. Со строгим видом школьного экзаменатора ньерчен наблюдал, как монахи отрезали от него ломти и взвешивали с помощью каменной гири.
Рядом с амбаром находились прочие склады; двери их были завязаны джутовыми веревками и запечатаны серебряной печатью, которая висела у ньерчена на поясе.
Вслед за интендантом мы спустились по крутой лестнице в его контору. На желтых стенах были нарисованы крупные оранжевые цветы, резные столбы и балки покрыты красным, синим и желтым узорами. Одна стена представляла собой алтарь, напоминавший старинный буфет с несколькими ступенями, на которых стояли изящные статуэтки бронзовых лам. Вся мебель сверкала позолотой.
Ньерчен преклонил колена перед алтарем, после чего уселся, поджав ноги, на ковер перед низеньким столиком. Помощник немедленно извлек из складок своего кхо коричневый бумажный свиток и записал туда количество зерна, отпущенного со склада.
