Жюль Верн - Путешествие и приключения капитана Гаттераса
Гаттерас с удивительным искусством подражал движениям тюленя. Не будь доктор предупрежден, он наверняка поддался бы обману.
— Так, так! Точь-в-точь! — приговаривал шепотом Джонсон.
Приближаясь к медведю, тюлень, казалось, вовсе его не замечал, — он, видимо, искал отдушину, собираясь нырнуть в свою родную стихию.
А медведь прячась за торосами, медленно крался к тюленю. Глаза его так и горели жадностью. Вероятно, он давно уже голодал, а тут счастливый случай посылал ему верную добычу.
Тюлень находился уже в десяти шагах от своего врага. Вдруг медведь развернулся, сделал огромный прыжок и в недоумении замер в трех шагах от Гаттераса, который сбросил с себя тюленью шкуру, припал на колено и прицелился прямо в грудь зверю.
Грянул выстрел, медведь повалился на снег.
— Вперед! вперед! — крикнул доктор.
И вместе с Джонсоном он побежал к Гаттерасу.
Гигантский зверь поднялся на задние лапы. Он судорожно бил лапой по воздуху, а другой лапой загреб комок снега и пытался заткнуть свою зияющую рану.
Гаттерас метко послал пулю: зверь был ранен насмерть. Несколько мгновений капитан выжидал с ножом в руке. Улучив момент, он вонзил нож по самую рукоять в грудь медведю. Когда подоспели доктор с Джонсоном, зверь лежал уже мертвым.
— Победа! — радостно крикнул Джонсон.
— Ура! Ура! — кричал доктор.
Гаттерас, как всегда бесстрастно, скрестив руки на груди, смотрел на убитое чудовище.
— Теперь очередь за мной, — заявил Джонсон. — Свалить этакого зверя — дело похвальное, но нельзя дать ему замерзнуть, а то он станет как камень, и тогда с ним не совладаешь ни зубами, ни ножом.
И старый моряк стал поспешно сдирать шкуру с чудовищного зверя, который размерами не уступал быку. Он был девяти футов длиной и шести футов в обхвате. Из его пасти торчали два огромных клыка, в три дюйма каждый.
Джонсон вскрыл медведя, в желудке у него ничего не оказалось, кроме воды. Очевидно, зверь уже долгое время ничего не ел. А между тем он был очень жирный и весил более тысячи пятисот фунтов. Тушу разрубили на четыре части, из которых каждая дала двести фунтов мяса. Охотники перетащили медвежатину к ледяному домику, не позабыв захватить и сердце, которое трепетало еще добрых три часа после смерти зверя.
Спутники доктора готовы были наброситься на сырую медвежатину, но Клоубонни остановил их, обещав в скором времени изжарить мясо.
Войдя в ледяной домик, доктор удивился, что там так холодно. Он подошел к печи; огонь в ней погас. Из-за утренней охоты и пережитых волнений Джонсон позабыл о возложенных на него обязанностях.
Доктор хотел было раздуть огонь, но не нашел ни искорки в остывшей золе.
— Терпенье! — сказал он себе.
Он пошел к саням за трутом и попросил у Джонсона огниво.
— Печь погасла, — сказал он.
— По моей вине, — ответил Джонсон.
Боцман запустил руку в карман, где всегда носил огниво, и очень удивился, не найдя его там.
Тогда он стал шарить в других карманах, но так же безуспешно. Он вернулся в ледяной дом, перетряхнул одеяло, на котором спал ночью, — огнива и там не оказалось.
— Ну, что? — крикнул доктор.
Джонсон подошел к товарищам и молча, в смущении смотрел на них.
— Нет ли у вас огнива, доктор? — спросил он.
— Нет, Джонсон!
— А у вас, капитан?
— Нет, — ответил Гаттерас.
— Да ведь оно всегда было у вас, — сказал доктор.
— Да… Но его нет у меня… — бледнея, отвечал старый моряк.
— Как нет! — воскликнул доктор, невольно вздрогнув.
Другого огнива не было, и утеря его могла повлечь за собой тяжелые последствия.
— Поищите хорошенько, Джонсон, — посоветовал доктор.
Джонсон бросился к льдине, из-за которой он наблюдал зверя, затем прошел на поле битвы, где он разрубал на части медведя, но так и не отыскал огнива. Он вернулся в полном отчаянии. Гаттерас только посмотрел на Джонсона, но ни слова не сказал ему в упрек.
— Дело плохо, — сказал он доктору.
— Даже очень, — ответил Клоубонни.
— К несчастью, у нас нет с собой ни одного оптического инструмента, хотя бы подзорной трубы, а то с помощью чечевичного стекла мы могли бы добыть огонь.
— Знаю, — сказал доктор, — и это тем досаднее, что лучи солнца теперь уже так сильно греют, что вполне могут поджечь трут.
— Что ж, — сказал Гаттерас, — придется пообедать сырым мясом. Потом мы отправимся в путь и постараемся как можно скорей добраться до судна.
— Да, — в раздумье произнес доктор. — Да. Может быть, это и удастся. Почему бы и нет? Можно попробовать…
— О чем вы задумались? — спросил Гаттерас.
— Мне пришла в голову одна мысль…
— Мысль? — воскликнул Джонсон. — Вам пришла в голову мысль? Значит, мы спасены!
— Но удастся ли ее осуществить, это еще вопрос, — добавил доктор.
— В чем же дело? — спросил Гаттерас.
— У нас нет зажигательной чечевицы, так постараемся ее сделать.
— А как? — спросил Джонсон.
— Изо льда.
— Как? Вы думаете?…
— А почему бы и нет? Все дело в том, чтобы собрать солнечные лучи в одном фокусе, и кусок льда вполне может заменить зажигательное стекло.
— Возможно ли это? — спросил Джонсон.
— Вполне, только я предпочел бы пресноводный лед. Он прозрачнее и крепче, чем морской.
— Если не ошибаюсь, — сказал Джонсон, указывая на торос, находившийся шагах в ста, вон та темно-зеленая глыба вполне подойдет…
Все трое подошли к льдине, которая действительно оказалось пресноводной.
Доктор велел отколоть от нее небольшой кусочек и стал вчерне обрабатывать его топором, потом он выровнял ножом поверхность льдинки и постепенно отполировал ее рукой. Получилась прозрачная оптическая чечевица, словно сделанная из лучшего стекла.
Потом он достал кусок трута и приступил к опыту.
Солнце светило довольно ярко; доктор подставил ледяную чечевицу под солнечные лучи и собрал их на куске трута.
Через несколько секунд трут воспламенился.
— Ура! Ура! — крикнул не веривший своим глазам Джонсон. — Ах, доктор, доктор!…
Старый моряк не помнил себя от радости и, точно полоумный, метался по сторонам.
Доктор вошел в ледяной дом; через несколько минут печь загудела, и аппетитный запах жаркого вывел Бэлла из мрачного оцепенения.
Легко себе представить, с какой радостью путешественники принялись за обед; однако доктор советовал им поменьше есть после голодовки и сам ел мало.
— Сегодня выдался счастливый денек, — сказал он. — Теперь мы обеспечены едой до конца пути. Но не будем почивать на лаврах. Надо поскорей двигаться дальше.
— Мы находимся всего в сорока восьми часах пути от «Порпойза», — заметил Альтамонт.
