Николай Максимов - Поиски счастья

«Нет-с, милостивые государи, — думал он, — за кипу тряпок и пачку бумажек, которым (уж он-то знал это!) по прошествии непродолжительного времени истинная цена будет ломаный грош, меня не купите. Дешево оценили… Нет-с, не выйдет!»

— Вы что-то сказали? — Роузен остановился, склонив голову набок, пригладил на лысине редкие волосы.

— Время, говорю, отправляться, — инженер взглянул на часы.

На берегу Жульницкого поджидала пестрая толпа русских в непривычной для его взгляда одежде. Им сказали, что транспорт находится в распоряжении личного представителя губернатора и возьмут их или не возьмут в Россию — решить может только он.

— Господин чиновник…

— Мистер губернатор!

— Ваше превосходительство! — останавливали его со всех сторон.

— Дяденька, возьми нас на родину.

— Родненький! Мы же русские… — всхлипывала болезненная худая женщина.

— Не могу, не могу, — твердил он, пробиваясь к трапу.

— На тебя вся надежа…

Он досадливо морщился.

— Корабль военный, нельзя. К тому же надо разрешение местных властей.

— Так мы не приняли американства. Русские мы, господин губернатор! Ваша светлость…

— Возьмите, Христа ради! Совсем тут погибаем.

Среди просителей был и Василий Устюгов.

— Поднять трап! — раздалась команда в перезвоне машинного телеграфа.

Пароход начал отчаливать. На берегу, не глядя на корабль, Роузен и красавица Элен помахивали руками и смеялись над тем, как они ловко купили мистера Жульницкого.

Г лава 21

ВДАЛИ ОТ РОССИИ

Пароход удалялся. Казалось, он медленно погружается в море.

Роузен и Элен, служащие и рабочие порта давно покинули причал. Лишь поселенцы Михайловского редута, безмолвные, как во время богослужения, все еще смотрели вслед уходящему кораблю. Лица у них были печальные, сосредоточенные. Дети жались к матерям, заглядывали в их повлажневшие глаза.

Полоса черного дыма тянулась над морем, как бы связывая судно с людьми на берегу. Но вот и она внезапно изломалась, потом стала рваться на части, и обрывки ее, бесформенные, косматые, понеслись в сторону, гонимые крепнущим ветром.

— Ушел… — со вздохом выдавил из себя широкогрудый бородатый поселенец и провел рукой по лицу.

— Ушел, — глухо, как эхо, повторило несколько голосов.

Поселенцы направились к своим домам. Они не слышали голосов разноязычной толпы, музыки, шума городских улиц, гудков паровоза.

Мысли были далеко — за морем, за океаном.

— Поздно узнали, — наконец заговорил один из поселенцев.

— Не в том причина. Человек не тот, — не согласился с ним другой.

— Поляк, видать, или немец какой-то. Жульницкий, — сказывали матросы.

— Слуга государев, — вмешался третий. — Перевешать бы всю эту свору продажную, да и самого бы неплохо!

— Ты царя не трожь.

— А что? Может, сбегаешь донесешь? — На лицах появились улыбки.

— Эх, Россия, Россия!..

— Да, далече матушка…

— Печора да Волга — то верно, — заговорил Устюгов, — а вот Чукотка — это рукой подать.

На него оглянулись.

— Так нешто это та Россия?

— Та не та, а Россия. Встречал я там одного человека. Ученый большого, видать, ума. Так он сказывал про Славянск, Камчатку и разные другие места. Перебирайтесь, говорит, сюда. Ну, а потом — дальше, на Амур-реку или кто куда захочет.

— Захочет… — передразнил его один из поселенцев. — Хотелку надо иметь, а ее-то и нет, — и хлопнул себя по карману.

Ном остался позади. Шли по изрытой золотоискателями земле.

— Вчерась опять шериф приходил, — спустя некоторое время заговорил дядя Василия. — Долго, говорит, вы подданства принимать не будете? Вы что, спрашивает, супротивники наши, что ли?

— А ты что?

— Зачем, отвечаю, супротивники. Русские мы. А он свое: будем выселять вас как бесподданных.

— Ишь прыткий какой! Ты бы посоветовал ему с меня начинать: у Матвея, мол, добрый топор — как раз по твоей шее!

— Будем, похвалялся, на этом месте завод закладывать, что консервы делает.

— Завод… Они без завода, гляди, скоро всю рыбу изведут. Слыханное ли дело глухие запруды в реках устраивать? Отродясь такого не видывал.

— Эх, хозяева!.. Исковыряли землю повсюду, словно свиньи. Зверя истребили, теперь до рыбы добрались.

— Уеду я отсель. Невмоготу мне глядеть на порядки ихние, — высоким голосом заговорил молчавший до сих пор худой рыбак со шрамом на щеке. — Вот денег накоплю — и айда в Россию.

Слово «Россия» заставило людей снова умолкнуть. Еще утром их окрыляла надежда. И вот опять они возвращаются ни с чем.

День был воскресный. У Михайловского редута поселенцев встречали отец Савватий, дед Василия, старики, мужчины и женщины — все те, кто не собирался покидать свою Америку.

— Ну, как? — послышались голоса.

— Как видите: с чем ушли, с тем и вернулись.

— Ну и слава богу! Вместе-то оно лучше.

Люди начали расходиться по избам. Устюговы направились к дому отца Савватия, где они жили с тех пор, как их избу описали и продали с торгов.

Наталья сразу взялась за хозяйские дела. Дед и внук присели на завалинке.

— Чего батюшка-то ноне с амвона сказывал? — спросил Василий.

Дед кашлянул, сверкнул глазами — сердился он на внука, — но все же ответил:

— Сказывал, что поганые янки, нехристи окаянные (это старик добавил уже от себя), хотят, чтобы весь честной народ позабыл, что земли эти проведаны и заселены нами. Все нашинские, русские названия рек, гор, заливов, мысов, озер на картах повытравили, а свои понаписали, поганцы. Рыщут теперь, как шакалы, выискивают медные доски, кои были дедами нашими повсюду зарыты, что, мол, земля эта российского владения.

— А наша-то доска, что в Михайловском нашли, где хоронится?

По лицу деда растеклась умильная улыбка. («Похвальная забота», — подумал старик). Он поудобнее уселся, поглядел по сторонам.

— В храме божьем, Васильюшка. После обедни отец Савватий выносил ноне ее. В алтаре хоронит, как святыню, дитятко. Помалкивай токмо, гляди, как бы не дознались недруги наши.

Вдали бегали подростки. Среди них Василий узнал сына.

Ребята играли в «Русскую Америку». Колька распределял роли:

— Я буду Баранов, ты — Хлебников, ты — Загоскин. Вы, — указал он на одну группу, среди которой были и девочки, — индейцы. Вы — испанцы. Вот вам аркан, кандалы, — и он сунул им какие-то веревки. — Вождем индейского племени будешь ты, Витька. Найди себе перья на шапку и разрисуй щеки и нос… Вы, ребята, будете промышленными людьми и землепашцами. Ладно?