Маврикий Слепнев - В снегах севера
Мастер Варрен совмещает невероятное на наш взгляд количество должностей: он мэр города, кандидат сената, начальник почты, инспектор школ и дорог. Кроме того он содержит гостиницу и имеет лучший в Теллоре магазин. Мистер Варрен — историческая личность в Теллоре. Ему принадлежала честь принимать в своем доме Роальда Амундсена по окончании им полета через северный полюс на дирижабле «Норвегия». Ежегодно в день своей посадки в Теллоре покойный теперь великий старик присылал телеграмму Варрену, и эти телеграммы и кусок оболочки дирижабля свято хранятся в городе.
Магазин Варрена очень велик. Его можно назначь универмагом. Здесь имеется все, что нужно людям на севере, от привесных лодочных моторов и ружей до нетухнущих на ветру спичек. Посредине в проходе стоит круглая аляскинская печь. Около нее люди в меховых сапогах и таких же брюках развешивают кухлянки, спальные мошки, теплые рубахи и шарфы. Магазин постепенно наполняется жителями Теллора, полуэскимосами и американцами, вежливо и не назойливо рассматривающими нас.
В магазине и комнатах горят бензино-калильные лампы, слегка шипят и разливают мягкий белый свет, которого мы давно не видели. Мы совсем приходим в себя, бреемся, моемся, садимся за стол. Брат маршала Ломен, представитель Соединенных Штатов на Аляске, поднимает бокал с водой, в которой плавает кусок льда, и начинает приветственную речь. Наступает очередь знакомиться с американским «сухим законом»[8] и американской любезностью. Мэр преподносит мне ключ от своей квартиры и кусок оболочки от дирижабля Амундсена, говорит, что я снова после Беринга открываю Аляску, в еще иного любезных слов, от которых даже становится неловко.
Нахождение советскими летчиками Эйелсона и Борланда произвело большое впечатление в Соединенных Штатах. Это впечатление было особенно сильно в тех местах, где Эйелсона знали лично, где он работал и откуда начал свой смелый полет через Северо-полярное море. Этим местом была Аляска. И, надо сказать откровенно, прием, оказанный нам на Аляске, был чрезвычайно теплым и сердечным.
После обеда, послушав некоторое время граммофонную музыку, вся летная группа перебралась во второй этаж дома, в гостиницу, и расположилась на ночлег.
Такого сна и в такой обстановке мы давно не испытывали: канадцы, американцы и большевики всхрапнули на славу и проснулись только лишь к 12 часам следующего дня. Была пурга, с радио принесли «утешительную» телеграмму, что полеты невозможны, и капитан Рид снова стал ругать теперь уже не «Сиберию», а эту «чертову Аляску».
С м. Северного я вылетел 4 марта и в тот же день к вечеру прилетел в Теллор. Расписываясь в книге прибывающих в гостиницу, я поставил 4 марта. Мистер Варрен вежливо предупредил меня, что я ошибся и что сегодня 3 марта. Я настаивал на своем числе, он упирал на свое. Дело в том, что, вылетев 4 марта, я прилетел в Америку 3 марта[9], и даже теперь не знаю, какого же числа в 14 час. 20 мин. я пролетел разграничительную границу обоих государств и границу, где меняется число месяца.
Следующий день мы провели за осмотром Теллора, городской радиостанции и магазинов. Очень интересна работа и структура радиостанции. Станция входит на правах добровольного члена в «Сигнал корпус армии». Она состоит из четырех комнат и обслуживается одним человеком, который третий год живет на Аляске. Две комнаты занимает радист: в одной помешается мотор и батарея аккумуляторов и одна занята приборами самой станции.
Радист надел наушники, повертел рычаги, постукал ключом и через 3 минуты сообщил, что везде по пути, в Нооме, Нулато, Руби и Фербенксе, мятель, мороз, что ожидается несомненное улучшение погоды, хотя с понижением температуры. Все было проделано без бланков и записей, очень быстро и бесплатно.
5 марта мы вылетели с Ионгом из Теллора через Нооме и Нулато в Руби на Юконе. Стоял ветреный хмурый день, по низу неслась передувка снега, в воздухе болтало, но теперь мы знали, что впереди чистое небо и улучшение погоды: на Аляску надвигался антициклон. В Нооме сесть не представилось возможным, аэродром был весь в застругах с «трамплинами». Любезность Ломана, укатавшего аэродром тракторами, пропала даром. Сделав пару приветственных виражей над городом, я взял курс строго на восток, перелетел залив Нортон-бэй и стал переваливать через водораздельный хребет между морем и Юконом.
В районе города Ноом, богатейшего золотоносного района, местность была заселенной. Дальше пошло снова безлюдье, белая равнина, и только за Нортон-бэй зачернела пятнами тайга, сперва редкая, прерываемая снежными полянами, а затем все гуще и чернее. За горами у Нулато по тайге поползла широкая белая лента, изгибаясь вправо и влево, разрываясь островами на фарватер и притоки. Это тянулся замерзший Юкон. Мой самолет летал в свое время над богатейшим советским золотоносным районом — Алданом. Теперь он над «золотым запасом» Аляски, над Юконом — литературной родиной Джека Лондона.
По Юкону тянется узкая дорожка для собачьих нарт, на берегу стоят красные здания телеграфа, начинают попадаться селения и прииски. Вот на левом высокой берегу вырисовался Руби — конец нашего сегодняшнего полета. На ровном без торосов льду, покрытом снегом, наставлены елочки, ограничивающие аэродром. Самолет мягко плюхается в пушистый снег, подруливает к берегу и останавливается. Рид и Гильом любезно помогают нам заправить машину бензином. Фарих подвертывает помпу. «Лэди»[10] Руби лезут на крыло в своих красивых индейских мокасинах[11], усаживают в середину «командора Слипенева» и мы все снимаемся.
Нам отвели помещение, где мы разделись, пообедали и затем расположились на ночлег в гостинице на почте. Внизу собрались все жители местечка. Мы окунулись в столь известную читателю обстановку Джека Лондона. Все разговоры вертелись вокруг темы, сколько золота дают 100 футов породы. Было несколько лиц, говорящих по-русски, — потомков старых русских аляскинцев[12]. Пришло и несколько индейцев, «настоящих» северо-американских индейцев. «Настоящие» индейцы были в костюмах и галстухах и тоже разговаривали про золото. Все интересовались «русским» самолетом, удивлялись тону, «что они у нас имеются», выявили очень и очень отдаленное представление о нашей стране и спросили, мой ли это самолет или я только на нем работаю пилотом. Я через переводчика кое-как об’яснил структуру «Добролета». Все удовлетворились и решали, что самолет принадлежат частному акционерному обществу. Из всего того я сделал только ясный вывод, что меня не совсем поняли. Вечером пришла телеграмма из Фербенкса. Наш прилет будет ожидаться к 3 часам дня. Почувствовалось, что завтра будет генеральный день.
