Луи Буссенар - Герои Малахова кургана
В момент столкновения зуавы колют штыками ноздри гусарских лошадей, сбросивших всадников. Животные, остановленные на полном скаку, встают на дыбы.
Пользуясь этим, зуавы схватывают их за повод и с ловкостью клоунов вскакивают в седло. В это время гусары делают объезд и возвращаются снова. Лошади, пойманные зуавами, рвутся в свой полк, но зуавы бьют их ножнами штыков, понукают голосом, ногами и несутся в галоп, крича, как арабы: вперед! вперед!
Все это так неожиданно, что канониры, охотники, линейцы восторженно кричат:
– Браво! Браво, зуавы!
Какой-то капитан добавляет:
– Честное слово! Можно поклясться, что это Сорви-голова!
Зуавы подлетают к коляске, в которой сидит дама в черном. Раздается восторженный крик товарищей:
– Да здравствует Сорви-голова!
Через две минуты коляска окружена.
Сорви-голова вежливо кланяется даме в черном, прекрасное лицо которой искажено яростью, и говорит:
– Сударыня, я обещал себе захватить вас! Вы – моя пленница!
Дама в черном бледнеет еще более, глаза ее мечут молнии. С быстротой мысли она хватает лежащий возле нее пистолет, стреляет в Жана и говорит глухим голосом:
– Я поклялась убить первого француза, который со мной заговорит!
Голос ее прерывается, жест – ужасен, но результат плачевен.
Курок щелкнул. Осечка!
Зуав кланяется еще почтительнее и говорит:
– Успокойтесь, сударыня! Я – неуязвим! Судите сами: я осужден на смерть и ускользнул от нее два раза. Пуля, которая меня убьет, еще не отлита. Потрудитесь следовать за нами!
Скрепя сердце, дама в черном покоряется своей участи и говорит несколько слов своему кучеру. Привыкший к пассивному повиновению, крепостной щелкает языком, и лошади направляются к французским линиям.
Через пять минут странная пленница со своим не менее странным эскортом въезжает во второй полк зуавов. Это появление возбуждает настоящий энтузиазм. С воспаленными глазами, с почерневшими от пороха лицами, солдаты единодушно приветствуют товарищей и радуются их триумфу.
Поезд останавливается перед полковником, который, верхом на лошади, стоит подле знамени, окруженный адъютантами.
В этот момент шлепается граната, разрывается и осыпает людей целым ливнем осколков. Лошадь полковника убита наповал. Русский кучер падает с раздробленным черепом, дама в черном вскрикивает и лишается чувств. Зуавы хватают и держат лошадей, в то время как полковник, не получивший даже царапины, спокойно говорит Сорви-голове:
– Это ты… мошенник? Что ты тут делаешь?
– Господин полковник, я вам привел другую лошадь… Смею извиниться, что упряжь ее не в порядке!
– Хорошо! Ступай же, ступай в роту на свое место и постарайся, чтобы тебя убили!
– Господин полковник! Как вы добры! А мои товарищи?
– Такие же негодяи! Пусть идут с тобой. Скажи, чтобы пленницу отвезли к доктору!
Зуавы, спокойно стоя под огнем, отдают честь полковнику, делают поворот и уходят к себе в роту, увы, очень поредевшую.
Они проходят мимо обрадованного трубача, который расспрашивает их.
– Очень просто. – отвечает Дюлонг, – мы сторожили лагерь, а потом видим, какой тут лагерь! – бросили его и убежали.
– Потом, – добавляет Сорви-голова, разрывая зубами патрон, – мы служили в разведчиках, в артиллерии, в кавалерии, а теперь сделались пехотинцами! Пойдем, мой старый карабин, пойдем работать!
ГЛАВА IV
Во время битвы. – Жажда. – Аристократка и маркитантка. – Тайна. – Англичане. – В штыки. – Полууспех.– Башня телеграфа. – Сорви-голова водружает знамя. – Победа при Альме.
Вверху, на высотах Альмы, перед лицом грозной смерти, солдаты мучаются жаждой. Ужасная, мучительная жажда во время битвы! Волнение, опасность, шум выстрелов, удушливый дым, порох, остающийся на губах, так как патрон разрывают зубами. – все это производит лихорадку и горячит кровь. В ушах шумит, глаза краснеют, голова горит, рот высох… Зуавы отдали бы жизнь за глоток воды.
Но котелки пусты. Солдаты кусают пули, сосут камни, траву, чтобы утолить жажду.
– А! Тетка Буффарик! Мы – спасены!
Спокойная, проворная, ловкая, невозмутимая под выстрелами, появляется маркитантка с полным котелком. Но это не вода! Это водка – молоко тигра!
– Тетка Буффарик! Стаканчик! Умоляю!
– Пей, милый, сколько хочешь!
Она быстро повертывает медный кран бочонка, наполняет стакан и подает.
– Уф! Я словно огня выпил!
Маркитантка торопится подать другим.
– Тетка Буффарик! У меня угли в горле!
– Поскорее мне!
– Вот, пей, голубчик!
– Спасибо, держи деньги!
– Некогда получать… касса заперта… после заплатишь!
– А если меня убьют?
– Тем хуже для тебя! Иди и не беспокойся!
Маркитантка спокойно двигается, не обращая внимания на жужжание пуль, на летящие ядра, проворная, улыбающаяся, смелая, благодушная.
Мало-помалу бочонок пустеет. Тетка Буффарик снова идет наполнить его. Неподалеку, позади полка, подле походного лазарета, стоит мул Саид с двумя бочонками. Тут же доктор Фельц, Роза и Тото.
В одном из бочонков – ром для солдат, в другом – свежая вода для раненых.
С ловкостью и самоотверженностью Роза помогает врачу, который роется в окровавленной массе изувеченных тел и поломанных костей.
Бедные раненые! Они прибывают ежеминутно.
Страшное зрелище представляет из себя этот уголок поля битвы, где вместо росы трава обрызгана кровью, где трепещут умирающие, где гордая веселая молодежь в последней агонии призывает слабеющим голосом свою мать, переносясь душой в золотые безоблачные дни детства!
Тетка Буффарик подходит к своему мулу в тот момент, когда ландо с бесчувственной дамой в черном останавливается у лазарета. Не зная ничего о подвигах Сорви-головы, она не понимает, откуда взялась эта незнакомка, но ее доброе сердце сжимается при виде неподвижно лежащей женщины, бледной, как смерть, быть может, мертвой.
Маркитантка подходит ближе, замечает, что незнакомка дышит, и быстро расстегивает ее бархатный лиф, причем из-за лифа падают на землю тщательно спрятанные бумаги.
Зуав поднимает их в то время, как маркитантка натирает водкой виски незнакомке. Дама открывает глаза, приходит в себя и при виде французской военной формы делает гневный жест, отталкивает тетку Буффарик, видит свои бумаги в руках солдата и кричит:
– Эти бумаги… дайте их сюда… они мои… возвратите мне их!
– Ну, уж нет! – возражает зуав. – Я, слава Богу, знаю свою обязанность и передам их полковнику, а он отдаст их главнокомандующему. Так будет лучше!
