Денис Урубко - Крутой лед
На часах ровно четыре часа пополудни. День угасает. Надо начинать спуск. Долины зовут меня к теплому покою, томной и сладкой безопасности. Здесь, в царстве снега и скал, на пределе положенном всему живому ледяным дыханием стратосферы, я - никто. Мне, жалкому выходцу мира предгорий здесь дозволено лишь выжить, да и это право достается человеку только в борьбе и страданиях. Кому я нужен здесь? Что доказал и что изменил? Ответа нет. Нет его ни внизу, ни на вершинах.
Пора, решаю я. Пора домой, к привычному людям уюту и покою. Где-то по северо-западному гребню на вершину проходит классический путь всех покорителей пика Орджоникидзе - тройка “А”. Пару дней назад я, предполагая восхождение на “Орджо”, обстоятельно изучил описание этого маршрута. Все было просто и понятно...
Ровный снежный гребень, тянувшийся от вершины на северо-запад, через пару сотен метров уперся в скальный бастион, отвесно обрывающийся по сторонам. Я повертел головой, отыскивая дальнейший путь. Где-то здесь должен быть широкий кулуар с полками, уводящий куда-то слева направо вниз к широкой стенке. Затем траверс этой стены... Ага! Оттуда, где я стоял с гребня спускались два кулуарчика, - один чуть пошире и логичнее другого. Один слева, а другой справа от контрфорса, спадающего на юг. В глубине левого был виден ровный снежник, залитый золотым светом солнца, и широкие осыпные полки, которые ступенями обрывались к нему. Похоже, ну прямо очень похоже на описание. Я поскреб пятерней затылок.
Ладно, попробовать стоит. В случае чего - вылезу обратно. Досадно, конечно, что нет железной определенности. При подъеме к вершине путь всегда находится легче, ибо как “все дороги ведут в Рим”, так и на горе все гребни и кулуары сходятся к высшей точке. На спуске же они точно шаловливые бесенята так и норовят разбежаться по сторонам. И стоит слегка отклониться с истинного пути, как ошибка начнет нарастать словно снежный ком. Поэтому, ох как легко заблудиться на склонах большой горы! И поэтому я так неуверенно слонялся по гребню, с сомнением заглядывая то в один, то в другой кулуар.
Наконец я достал из рюкзака веревку. В левом, более широком желобе, почти у его начала валялась ржавая консервная банка. Я поднял ее, повертел в руках. Кто ее оставил? Где сейчас эти люди? Я бросил жестянку вниз, и она со звоном скрылась в тени скал. Если банка лежала здесь, значит и спускаться мне надо в этот кулуар.
Я перебросил веревку через скальный выступ, - проверил, не соскользнет ли. Быстро скатился по ней до дна желоба. Но здесь, потянув к себе один конец веревки, обнаружил, что она где-то наверху заклинилась. Пришлось возвращаться и перевешивать ее.
Когда, прыгая по полкам, я спустился на лед, то прежде всего глянул вправо. Там точно по описанию красовалась широкая монолитная скальная стена. “Господи!,- подумал я, - неужели мне повезло, и я угадал. Теперь дело за моими мозгами. Ну-ка подумаем... Да чего тут думать!”
Взяв в руки по молотку, я ринулся на лед. Банзай! Тебя ничто не остановит! Таких преград не существует. Я словно опьянел от света солнца, брызг ледяной крошки и стука крови в висках. В голове возникла дерзкая мысль так и рубиться по кулуару до самого низа. Можно ведь на огромной скорости промолотить этот мягкий лед, чем ползать, корячась, по скалам, выискивая неизвестный путь по гребням и контрфорсам. Почему нет? Я глянул вниз, под ноги. Кулуар был хорош. Широкий, надежный. Где-то далеко меж его стенок маячили морены ледника Иглы-Туюксу у подножия пика Орджоникидзе. Эх, действительно! Спуститься бы здесь...
Однако, где-то в уголке сознания, подавляя эмоции, внезапно подал признаки жизни инстинкт альпиниста. Это было годами и кровью выработанное умение трезво и ясно мыслить, без которого не возможен настоящий восходитель. Когда в голове начинают брать верх авантюрные фантазии, или ею овладевает страх и отчаяние, тогда разум включает эту защиту, призванную удержать человека в нужный момент от безумного шага. Это - мастерство, талант, вдохновение, которыми нужно много раз переболеть, ибо они приходят лишь с опытом. Либо со своим, либо с чужим. И только такие дураки как я учатся на своих ошибках.
Кулуар скрывался за перегибом - явно становился круче. Я кусал губы, глядя вниз; словно пытаясь предугадать то, что ждет меня там. Неизвестность манила и отталкивала одновременно. Думай, парень, думай. Почему по этому кулуару никто никогда не спускается и не поднимается? Круто внизу?.. Может быть. Это раз. Сейчас солнце пригрело эти скалы, значит могут пойти камни... Это два. Тебе мало? Нужно еще? Если бы здесь было просто и безопасно, сюда бы новички косяками шастали. Однако, что-то я не наблюдаю в округе никакой толпы жаждущих... А я еще и устал... Это три. Ну-ка, ну-ка, п-шел отсюда на скалы.
Я вздохнул и с сожалением двинулся в маленький карман кулуара, из которого можно было подняться к основанию стенки. Так досадно было лезть на этот холодный монолит! Подошел, по мелкой сыпухе выбрался на широкую удобную площадку и начал извлекать из рюкзака веревку. И тут Оно случилось!..
Такие совпадения называют фатальными. Иногда роковыми, но суть одна.
То, чего обычно быть не может - или происходит крайне редко - если уж и случается, то именно в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь и наиболее ярко выражено. Когда вероятность события почти равна нулю. Когда практически все - за, а ничтожный безумный фактор немыслимым совпадением сводит все на нет. Так и сейчас.
Где-то выше по кулуару раздается грохот. Я, согнувшись над рюкзаком, лишь слегка поворачиваю голову, и застываю так с расширенными от ужаса глазами. Весь мир моих чувств сужается до пределов горловины кулуара, откуда я только что ушел вбок, и время застывает в растягивающихся вечностью мгновениях.
В облаке пыли и осколков гранита, сотрясая грохотом скальные бастионы, в кулуар летят огромные как чемоданы глыбы. Несколько из них достигают, наверное, трех-четырех метров в поперечнике. Такое впечатление, что рухнула скала величиной по крайней мере с тяжелый самосвал. Валуны сталкивались, дробили друг друга, некоторые врезались в борта кулуара, откалывали новые камни, взмывали в воздух на пять-шесть метров, и снова вылетали на лед, подминая его всесокрушающей массой. Казалось, на моих глазах разверзся ад. Кулуар заволокло дымом.
Когда стих грохот и рассеялись клубы пыли, моему взору предстало грязное крошево льда и смятого снега, устилавшего дно кулуара. Некогда чистая и ровная поверхность его покрылась прахом, вырвавшимся из глубин земли, и кое-где, не желая успокоиться, катились мелкие камешки. Чистого места не осталось нигде.
По всем законам я должен был оказаться под обвалом. Спасения бы мне не было. Вот и не верь в предчувствия. Какого, спрашивается ляда меня именно в этот момент потянуло на скалу?
