Василий Песков - Сорок дней в Африке
Без дороги лучше не ехать. В любую минуту «лендровер» может по брюхо засесть в болотистом черноземе. Дорога определяет маршрут в заповеднике и скоро приводит нас к заросшему пруду, над которым сидят тысячи три черных угрюмых птиц. Они облепили сухие деревья и, кажется, целую вечность сидят тут, вобрав головы в плечи.
— Аист-разиня… — шепчет нам Фабиан и открывает дверцу «лендровера».
В правилах заповедника есть разрешение выходить из машины, если вблизи нет зверей, но уходить далее тридцати метров нельзя. Машины птицы не испугались. Но первый шаг из машины — и небо сделалось черным. «Разини» поднялись и сразу превратились в черных красавцев. Представьте себе тысячи наших аистов, но только черных. Голубое небо с легкими, полупрозрачными облаками. Солнце. А черные птицы, не двигая крыльями, поднимаются вверх, вверх, не упуская из виду красноватое озерцо. А в это время прибрежную траву щиплют зебры, на опушке дремлет стадо слонов, а в озере кто-то сопит, пыхтит и на целый час приковывает наше внимание.
— Кибоко, — говорит Фабиан. — Гипо, — добавляет он уже по-английски.
В болоте пыхтят бегемоты. Недавно у мамы с папой родился наследник. Весь день бегемоты в воде. На три-четыре минуты ныряют, потом сопенье, и появляются три красновато-бурые спины, уши и выпуклые глаза. Мы стоим у глубокой канавы, по которой бегемоты выходят на берег. Большие следы на глине показывают, что этой ночью была предпринята дальняя вылазка.
Бегемот приходится родичем нашей свинье. Но это с виду жирное существо имеет постное, необычайно вкусное мясо. Желудок кибоко не переваривает разве только железо. Все остальное, даже старая солома, на «химической фабрике» бегемота превращается в мясо. В одном из польских зоопарков в желудке почившего от старости экспоната по имени Бонго обнаружили гранату, три килограмма камней, обрывок почтовой сумки, более сотни монет, револьверный патрон, металлические пуговицы, гайки, проволоку. Вот что значит при людях открывать соблазнительно-емкую пасть.
Рискуем мы чем-нибудь, ожидая в двадцати метрах, что бегемоты покажут не только спины? Пожалуй, нет, хотя известны случаи нападения. Газеты как-то писали: в Уганде, где бегемотов многие тысячи, один потерявший осторожность рыбак был зверем почти перекушен…
Слоны, которые по-прежнему топчутся на опушке, сулят нам хорошие кадры. И мы едем к слонам. Приближаемся метров на сорок. Хорошо видно: крайний слон дергает хоботом траву, трясет пучок, чтобы земля осыпалась, и несет в рот. Три других слона заняты туалетом. Один обливает себя водой, два обсыпаются пылью. И тут инструментом является хобот. Наше соседство не вызвало радости у слонов. Встопорщив огромные уши, что означало опасное возбуждение, слоны начали двигаться. Особенно беспокойна большая слониха с ушами как два потрепанных одеяла. Фабиан отъезжает, да и пора: шесть часов вечера. По твердому правилу все машины в этот час обязаны уезжать. Звери ночью ведут себя иначе, чем днем, а ночь на экваторе наступает мгновенно. Только что было солнце, и вдруг словно занавес опустился: пятнадцать минут — и темно.
* * *— Гуд ивнинг, джентльмены! Как прошел день? — мистер Стивенсон явно доволен, что кроме всего, чем обычно интересуются посетители заповедника, мы заметили еще и дороги, насыпанные с большим трудом, постройку музея, домики для охраны, гараж, насосную станцию, умелую планировку усадьбы. Стивенсон не из тех англичан, для которых Африка — место, где умножаются капиталы. Он труженик. Правительство Танзании предложило ему остаться работать. Заповедник Микуми — его детище. Это самый молодой заповедник в стране.
— В Советском Союзе, я знаю, много строек. Вам не надо объяснять, что значит в диком месте иметь дорогу, электричество, горячую воду. — Стивенсон показал ладони в ссадинах и мозолях.
Дом Стива (так он просил его называть) сложен из дикого камня и стоит на самом краю усадьбы. Мы слышали, как в темноте совсем рядом топчутся буйволы и кто-то пробегает легким шуршащим шагом. На столик под тамариндом жена и теща хозяина приносят английский чай с молоком.
Разговор — о природе и заповедниках. Сибирь и Подмосковье интересуют хозяина так же, как гостей Африка. Сколько заповедников? Что охраняют? Есть ли туристы? Каковы правила? Как удалось сберечь сайгаков и подмосковного лося?..
Потом наступает наша очередь спрашивать…
Восточная Африка — единственное на Земле место, где еще можно увидеть стада крупных животных, какие жили когда-то по всей планете. Но таких островов жизни и тут сохранилось немного. Из числа животных, которых европейцы застали на Африканском материке, явившись сюда в прошлом столетии, сегодня осталось примерно десять процентов. Виной тому — ружье белого человека. В тридцатых годах стало ясно: если срочно не принять меры, слоны, носороги, львы, буйволы, стада антилоп встречаться нам будут лишь на картинках. Были созданы первые заповедники. Появилась надежда. Но в это же время богатые люди Америки и Европы продолжали (и продолжают теперь!) ездить в Африку с ружьями. Пять тысяч слонов и тысяча носорогов до сих пор ежегодная дань человеческой страсти к убийству. Заповедники стали единственным местом, где еще может что-нибудь сохраниться. Но в Танзании был лишь один заповедник. И когда государство в 1961 году обрело независимость, в Европе и Америке раздались голоса: «Теперь всё передушат». Обеспокоены были и друзья Африки. Среди бесчисленных забот, политических споров и хозяйственных дел найдутся ли время и силы подумать о единственной в своем роде ценности на Земле? С гордостью за африканцев теперь можно сказать: они хорошо поняли огромную ценность своей природы для всего человечества и все выгоды, которые можно извлечь, приглашая в страну туристов. Вот интервью президента Танзании Джулиуса Ньерере европейскому журналисту: «Меня лично мало привлекают дикие животные. Я не могу себе представить, чтобы я мог проводить свой отпуск, занимаясь рассматриванием крокодилов, но мне известно: европейцам и американцам это нравится, они стремятся увидеть слонов и жирафов. В Танзании сохранилось небольшое число африканских животных. Я позабочусь о том, чтобы туристы смогли их увидеть. По моим соображениям, дикие животные станут третьим важнейшим источником дохода в нашей стране после сизаля и алмазов».
Сегодня в Танзании уже пять заповедников.
Заповедник Микуми еще не вполне готов к приему туристов, он пока осторожно себя рекламирует, к тому же он лежит не на главной туристской дороге. В других же местах мы видели: раскрашенные под жирафу и зебру автомобили туристских компаний идут в заповедники непрерывно.
