Жюль Верн - История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века
Семнадцатого августа 1778 года экспедиция находилась на 70°41' северной широты. В течение целого месяца корабли двигались вдоль края ледяного поля в надежде отыскать какой-нибудь проход, который дал бы возможность проникнуть дальше на север, но все старания оказались напрасными. К тому же англичане заметили, что лед повсюду был чистый, прозрачный и лишь в верхней части несколько пористый.
«Я считал, — пишет Кук, — что то был смерзшийся снег, который образовался, по-видимому, в море, ибо, не говоря уже о невероятности или скорее невозможности выноса огромных масс льда реками, где из-за мелководья с трудом пробирались каноэ, мы не видели на поверхности ледяных полей никаких признаков — в виде камней, земли, остатков растений — того, что они образовались на больших или малых реках».
До тех пор для достижения полярных широт Беринговым проливом пользовались крайне редко; поэтому наблюдения Кука представляли большую ценность, так как доказывали существование за этим проливом обширного пространства моря, где нет никакой земли. Возможно, оно было свободно ото льда. Даже в XIX веке мореплавателям не удавалось проникнуть в этом направлении значительно севернее Кука; исключением являются берега Сибири, где были открыты острова Лонга;[127] в тот момент, когда пишутся эти строки, там находится профессор Норденшельд[128].
После тщательного изучения берегов и повторных попыток достичь более высоких широт Кук, видя приближение зимы, с каждым днем встречая все больше льда, вынужден был направиться на зимовку в места с более мягким климатом, чтобы возобновить исследования следующим летом. По уже пройденному пути он вернулся назад до острова Уналашки, а 26 октября взял курс на Гавайские острова, рассчитывая в течение зимы завершить их изучение.
Двадцать шестого ноября был открыт остров, жители которого продали морякам довольно много продовольствия: сладкого картофеля, таро и плодов хлебного дерева; все это они выменяли на гвозди и железные орудия. То был остров Мауи, входящий в состав Гавайских островов. Вскоре затем увидели остров Гавайи с покрытыми снегом вершинами гор.
«Мне ни разу не приходилось встречать дикарей, державшихся так непринужденно, как здешние, — рассказывает Кук. — Привезенные товары они обычно передавали матросам, затем поднимались сами на палубу и приступали на шканцах к торговле; таитяне, несмотря на частые посещения европейцев, никогда не относились к нам с таким доверием. Я сделал из этого вывод, что, торгуя друг с другом, жители Гавайи проявляли больше солидности и честности, чем таитяне; если бы они не доверяли один другому, то вряд ли были бы склонны доверять чужестранцам».
Семнадцатого января Кук и Клерк стали на якорь в бухте, носившей туземное название Кеалакекуа. Сразу же отвязали паруса, сняли реи и стеньги. Корабли были наводнены посетителями и окружены пирогами, а на берегу собралась бесчисленная толпа любопытных. Никогда раньше Кук не наблюдал подобного оживления.
Среди вождей, явившихся на «Резолюшен», англичане вскоре отметили юношу по имени Пареа. Его называли «жакани», но что означало это слово — какой-то сан либо степень родства с верховным вождем, — установить не удалось. Во всяком случае, он пользовался большой властью над простым народом. Получив подарки, он привязался к англичанам и оказал им немало услуг.
Во время первого пребывания на Гавайских островах Кук пришел к убеждению, что их жители мало склонны к воровству; но на этот раз он изменил свое мнение. Многочисленность давала им тысячу возможностей красть всякие мелочи и заставляла их думать, что англичане побоятся наказать воров. Наконец вскоре стала несомненной подстрекательская роль вождей, так как у них видели многие украденные вещи.
Пареа и другой вождь, по имени Канеена, привели на палубу «Резолюшен» худощавого старика Коа, тело которого было покрыто какой-то белой сыпью, вызванной неумеренным употреблением «кавы». Это был жрец. Очутившись перед Куком, он набросил ему на плечи принесенный с собой красный плащ, с очень серьезным видом произнес длинную речь и вручил в подарок поросенка. Впоследствии, увидев на всех идолах такую же ткань, англичане поняли, что жрец совершил обряд обожествления. Они пришли в большое изумление от того поклонения, каким гавайцы окружили капитана Кука. Значение всех обрядов поняли только гораздо позже, благодаря исследованиям ученого — миссионера Эллиса. Мы вкратце приведем собранные им интересные данные. Они помогут понять последовавшие события.
Согласно старинному преданию, некий Роно, живший в эпоху одного из древнейших вождей Гавайи, в припадке ревности убил свою жену, которую нежно любил. Обезумев от скорби и сожаления по поводу совершенного им злодеяния, он стал носиться по острову, вступая в драку и убивая всех встречных; затем, утомившись, но не насытившись кровью, он покинул родину на пироге, пообещав когда-нибудь вернуться на плавающем острове и привезти с собой кокосовые пальмы, свиней и собак. Эта легенда послужила темой для народной песни, и жрецы придали ей религиозный характер, причислив Роно к сонму богов. Веря в предсказание, островитяне из года в год с бесконечным терпением ожидали возвращения Роно.
Не интересно ли сопоставить эту легенду с той, в которой рассказывается о мексиканском боге Кецалькоатле, который был вынужден бежать от гнева более могущественного божества и уплыл в челноке из змеиной кожи, пообещав тем, кто его сопровождал, что когда-нибудь он вернется вместе с их потомками на родину?
Когда показались английские корабли, верховный жрец Коа и его сын Оне-Ла заявили, что это сам Роно исполнил свое обещание. С тех пор для всего населения острова Кук стал настоящим богом. Встречая его, туземцы падали ниц, жрецы обращались к нему с речами и молитвами; его обкуривали бы ладаном, если бы на Гавайи существовал такой обычай. Командир ясно сознавал, что за всем этим кроется какая-то тайна; но, совершенно не понимая, в чем дело, он решил ради удобств своих матросов и ради прогресса науки использовать загадочные обстоятельства, которых не мог объяснить.
Ему приходилось мириться со всякого рода церемониями, казавшимися по меньшей мере смешными. Так, однажды его повели к «мораи» — прочному каменному сооружению, имевшему в длину сорок аршин и четырнадцать аршин в вышину. Хорошо утоптанную вершину холма окружала деревянная балюстрада, а к ней были подвешены черепа пленных, принесенных в жертву божеству.
У входа на помост стояли две большие деревянные статуи с уродливым, напоминавшим маску лицом, с туловищем, завернутым в красную ткань; на голове возвышался длинный обрубок дерева, вырезанный в форме перевернутого конуса. Коа в сопровождении капитана Кука взошел на какое-то подобие стола, под которым лежали кучи плодов и разлагающийся труп свиньи. Тогда человек десять островитян приблизились торжественной процессией; принесенную ими живую свинью они вручили командиру, а кусок ярко-красной ткани накинули ему на плечи. Затем жрецы спели несколько религиозных гимнов, между тем как все присутствующие благочестиво простерлись перед входом в «мораи».
