Тим Северин - Дорогами Чингисхана
Потрясающее открытие, что чума все еще живет в сердце материка, вдали от всяких портов, навело меня на мысль, вся ли вина в появлении этой болезни на Западе лежит на мышах и крысах. Французский историк Фруассар подсчитал, что от чумы тогда вымерла треть населения Европы. А были местности, в которых умерли трое из каждых четверых. До самого XVI века Европа не могла восстановить численность населения.
Болезнь, объяснил Док, вспыхивает летом, обычно в конце июля — начале августа, и продолжается до осени. Араты зовут ее «болезнью сурков», они хорошо знают, что болезнь как-то связана с гибелью сурков. Эта болезнь так заразна, что порой ее вспышка производит в летних поселениях кочевников эффект децимации, вымирают целые семьи. Она может внезапно охватить целые области страны. Традиционно сложилась особая формула предупреждения. В период эпидемии, подъезжая к подозрительному гыру, никто не спешивается, но с безопасного расстояния кричит: «Привяжите собаку! Привяжите собаку!» Если из гыра кто-либо выходит, можно подъезжать ближе. Но если из дверей шатра никто не появляется, это чаще всего означает, что обитатели гыра лежат больные или мертвые. В этом случае обычай требует повернуть коня и, ни мгновения не мешкая, ехать прочь, чтобы не подхватить смертельную болезнь. Если, по счастью, в гыре, пораженном чумой, кто-то выжил, он обязан закрыть вентиляционный клапан в потолке юрты, а конец веревки, которая обычно регулирует этот клапан, свесить так, чтобы он перекрывал дверь. Для любого гостя это — предупреждение о заразе.
Мы пробыли в этом районе два дня, подобравшись к китайской границе на пять миль. Мы были очень осмотрительны, поскольку находились в запретной зоне, но мне хотелось найти Шестую бригаду. Это не военное подразделение, а рабочая бригада сомона, полевая группа, отправленная на летние пастбища. Я слышал, что Шестая бригада летом стоит у границы с Китаем. До Дока дошел слух, что там среди пастухов живут лекари-шаманы, но слух оказался ложным. Оказалось, это обычная казахская рабочая бригада, ходящая за стадами и табунами коммуны по голому, продуваемому всеми ветрами плато Алтая, между ледниками, спускающимися с хребта, что лежит на границе Монголии и Китая.
Возле каждой юрты виднелась скромная утварь летней жизни кочевника. Самодельные деревянные подставки для сушки творога, пара чурбанов, из которых колют щепу для растопки, склад основного топлива — ячьего кизяка — под куском брезента и несколько овчин, сохнущих на шесте. Порой рядом, на скале, можно было заметить ловчего орла. Ковер помета мог многое рассказать о здешней жизни — большие, как коровьи, лепешки яков и хайнаков, овечьи кучки размером поменьше и мелкие козьи орешки. Сюрпризом оказалось обильное присутствие морских птиц. Чайки, крачки и бакланы проделывают огромный путь вдоль русла рек, чтобы осесть в спутанном узле Алтайских гор, в самой сердцевине суши.
Всемирная организация здравоохранения, офис которой находится в Улан-Баторе, призвана контролировать распространение опасных заболеваний. На следующей неделе, когда Пол, Док и я вернулись в Улан-Батор, закончив наше алтайское путешествие, я, не теряя времени, связался с представителями ВОЗ, чтобы выяснить, как обстоит дело в современной Монголии с распространением чумы. На мой телефонный звонок представители общества отвечали уклончиво и давать разъяснения отказались. Они не смогли предоставить никаких данных и отправили меня к министру здравоохранения.
И снова Док знал, что нужно делать. Он лично был знаком с врачом, которого недавно назначили министром здравоохранения в рамках правительственных реформ. Мы направились к зданию министерства, чтобы нанести ему визит, и по пути встретили самого министра, спешившего по тротуару. Конечно, ответил он, у него найдется время, чтобы обсудить с нами вопросы, связанные с чумой.
Доктор Нимадава оказался еще одним примером монгольского администратора нового типа — образованный, решительный и прямой, он обладал к тому же здоровым чувством юмора. «Спроси вы меня год назад о чуме в Монголии, — сказал он на прекрасном английском, — я должен был бы ответить, что в нашей стране ее не бывает. Просто невозможно, чтобы такое опасное заболевание сохранилось в социалистическом обществе, которое заботится о здоровье народа уже несколько десятков лет. Чуму у нас давно победили. Но теперь, в эпоху гласности, лучше сказать правду, потому что в этом вопросе мы надеемся на помощь Запада. Да, в Монголии есть чума. Она эндемична, и мы считаем, что живая вакцина, которую мы получаем из Советского Союза, не слишком эффективна. Я читал, что на Западе существуют корпускулярные вакцины, которые лучше защищают от болезни. Если бы могли, мы прививали бы всех живущих в зоне высокого риска, как только засечем начало вспышки. Но пока очень трудно вовремя добраться до каждой семьи — в летний сезон стоянки разбросаны далеко друг от друга. Позвольте, я покажу вам масштабы проблемы».
Секретарь принесла папку с данными о чуме. Первый из документов оказался картой Монголии, на которой были обозначены области распространения чумы. Карта рисовалась на основе сообщений о заболеваниях животных и людей. Области эндемичной чумы были закрашены бледно-зеленым. Области, в которых заболевали люди, были темно-зелеными. Светло-зеленый пояс с темными пятнами охватывал широкой полосой всю страну. Не менее 60 % территории, подвел итог министр, является естественным резервуаром чумы. Это, уточнил он, основная чумная зона.
Министр также познакомил нас со страшными подробностями. Чума относится к группе инфекционных заболеваний, которые классифицируются как очень опасные. Из-за высокого патогенного потенциала она, наряду с холерой и желтой лихорадкой, требует карантина. В сущности работа министерства сводится к отслеживанию случаев чумы и составлению списка мест, где отмечены заболевания.
Проблема в том, что этой болезни почти невозможно противостоять — она располагает едва ли не бесконечным ресурсом в виде огромных колоний грызунов. Ее переносчиками являются сурки, «степные собачки», похожие на луговых собачек североамериканских прерий, обычные крысы и мыши. Даже хомячки и тушканчики ей подвержены. Все эти животные обитают в норах и на зиму впадают в спячку, поэтому болезнь может распространяться от норы к норе, не выходя на поверхность. Еще Пржевальский отмечал, что сурки живут плотно населенными колониями. Лучшее, что может сделать министр здравоохранения, — это каждую весну посылать полевые команды в те места, где ранее отмечались вспышки чумы. Специалисты должны отстреливать или отлавливать животных и проводить анализы на предмет выявления у них болезни. Если пробы положительные, объявляется локальное предупреждение и принимают особые меры, в частности запрещается охота на сурков. Но конечно, страна слишком велика, чтобы таким методом взять болезнь под полный контроль. Всегда могут оставаться невыявленные очаги, а многие табунщики, кочующие на большом отдалении от центров, просто не могут получить предупреждение. Городское население предупреждают об угрозе чумы по телевидению, передаются заставки с изображением больного сурка, перечеркнутого грозным крестом. Но у табунщиков нет телевизоров.
