Евгений Вишневский - Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая
Который день не можем улететь на остров Хейса архипелага ЗФИ. Вот и нынче все вроде было готово к полету, но лететь туда вертолет должен был для того, чтобы доставить сломанную деталь вертолета (там на «вынужденной» сидит экипаж), а ту деталь все никак не могут доставить сюда, на Диксон, из норильского аэропорта. А погода между тем стоит удивительная: солнце, на небе ни облачка, но сильный низовой ветер, то есть поземка. В окна нашего вездехода, которым мы возвращались в поселок, ветер кидал здоровенные шмотья смерзшегося снега размером иногда с куриное яйцо.
На дверях магазина увидели мы диковинное для здешних мест объявление:
«С сегодняшнего дня в помещении овощехранилища принимаем пустые бутылки по двадцати копеек за штуку. Берем любые, кроме импортных.
Добро пожаловать!»
Пустых бутылок на Диксоне (как и повсюду в Арктике) никто отродясь не принимал, а потому валяется их тут повсюду столько, что глаза разбегаются. Тем не менее никто из местных полярников собирать и сдавать их и не подумал: как выбрасывали их все эти годы на помойку, так и продолжают выбрасывать. Зато на легкий заработок кинулись местные мальчишки. Уже в обед мы встретили нашего румяного диксоновского приятеля Сашку (все дети тут бледные, один этот почему-то румян, как крымское яблоко), который, широко улыбнувшись, гордо показал нам приличную пачку десятирублевок:
— Во, видали?! Я и больше сдать могу, но бутылки в снег вмерзли и не выколупываются. Ну, ничего, я спросил у приемщицы, тетки Натальи, она сказала, что до самого лета бутылки принимать будет, а в навигацию за ними специальная баржа придет. К лету-то я их еще не столько добуду!
Когда мы рассказали про эту встречу нашему Пете, страдающему от безделья, и предложили заняться тем же бизнесом, он, брезгливо сморщив нос, ответил:
— Не за тем я прилетел на Диксон, чтобы здесь пустые бутылки собирать.
Сегодня мы решили провести разгрузку: сутки не есть и, главное, не пить. Но, возвращаясь с почты, встретили нашего приятеля — зверопромышленника Виктора, который мчал куда-то на своем белом «Буране». Виктор ужасно страдал с похмелья. Пришлось его «подлечить». Но поскольку пить один он не привык, пришлось и всем нам принять участие в этом деле. Выпили припасенную у нас бутылку водки, потом, конечно, этого показалось мало, побежали в магазин... Вот так в пьянстве и обжорстве снова насмарку прошел весь день. Но не могли же мы бросить товарища в беде.
Попытались договориться о нашей заброске с военными, но оказалось, что Министерство обороны задолжало авиаотряду более четырехсот тысяч. Платить оно отказывается (а может, у военных просто нет денег), а потому никаких полетов до погашения долга для военных не будет. Вот дожили до светлых дней: и военным приходится считать денежки!
Ах, какое большое неудобство — эти три с половиной километра (а по дороге все пять), отделяющие поселок и, следовательно, нас от авиаотряда и аэропорта! А кроме того, здесь ужасная телефонная связь между островом и поселком. Местные жители утверждают, что из поселка гораздо проще связаться с Красноярском и даже Москвой, чем с аэропортом (при всем том, что телефонизация на Диксоне полная: каждая квартира и каждое учреждение имеют свой телефон).
На сегодня в плане стоит рейс на остров Хейса, и мы очень надеемся им улететь. Погода в общем приличная: солнечно, холодно, ветрено, но ветер восточный, так что лететь можно. Вместе со всем своим съемочным имуществом пришли к столовой (напомню, именно оттуда ходит на остров вездеход), но вездехода не было. Промаявшись на морозе целый час и безуспешно звоня в авиаотряд, поймали наконец какую-то попутку и с горем пополам добрались до острова.
Однако командир эскадрильи Георгий Николаевич (меня представил ему Олег и попросил своего шефа оказать нам всяческое содействие) сказал, что до двух часов дня (то есть до десяти утра Москвы — как и повсеместно на Севере, летчики живут и работают здесь по московскому времени) рейса не будет.
Мы оставили все наше имущество в местной камере хранения и здесь же, в аэропорту, оставили продюсера Васю (тем более что ему надо встретить еще одну съемочную группу, вылетающую отсюда в Хатангу, — он в ней числится директором по совместительству), а сами на случайно подвернувшейся попутке вернулись к себе в гостиницу.
В половине второго к нам в номер влетел взмыленный Вася:
— Живо одевайтесь! Вертолет на ЗФИ уходит через полчаса! Я постараюсь задержать их по телефону!
— А где же тебя так долго черти носили?! — взревел Борис Борисович, натягивая на китайские кальсоны с начесом ватные штаны. — Ты не мог получасом раньше прийти или хотя бы позвонить сюда?!
— Дозвониться сюда с острова совершенно невозможно, — слегка обидевшись, сказал Вася. — Машины на «материк» ни одной, вот что хочешь, то и делай, хоть волком вой! — И он кинулся к телефону дежурной по этажу.
Мы же тем временем лихорадочно одевались: надели свитера, ватные штаны, валенки и меховые куртки. И только мы оделись, как к нам вошел наш унылый продюсер и грустно сказал:
— Не берут они нас. Не проходим мы по загрузке. У них с собой железа полно да еще запасной экипаж.
Я кинулся звонить командиру сам. Как ни странно, дозвониться мне удалось с первого раза (обычно тут на один звонок в авиаотряд уходит не менее часа).
— Все верно, — тяжко вздохнув, подтвердил командир, — загрузочка у них под завязку. Попробуем взять вас на той неделе в почтовый рейс по полярным станциям. У них два круга бывает: большой и маленький. В какой-нибудь вас непременно сунем.
— А они что, только сейчас узнали, что им железо туда везти придется и запасной экипаж? — спросил (неизвестно у кого) Петя, когда я пересказал коллегам свой разговор с командиром. — Чего же они нас тогда за нос водят?
— Да знаем мы эти ихние штучки! — махнул рукой наш мэтр, снимая ватные штаны. — Небось хотят по дороге какой-нибудь шахер-махер обделать, и мы им, да еще с кинокамерой, как мозоль на глазу. Вот и все.
Так и промаялись мы весь день в безделье: все наше имущество на острове и снимать ничего невозможно. А завтра — воскресенье, а по воскресеньям вездеход на остров не ходит. Значит, и завтра весь день придется тоже груши околачивать.
Сегодня познакомились с колоритнейшим мужиком. Зовут его Григорием. У него огромная лысая башка, широкая, как лопата, борода с проседью и полный рот золотых зубов. Он рыбак местного рыбзавода. Его участок располагается в устье реки Хутуду-Бигу, что в переводе с нганасанского (а может, долганского или ненецкого) означает — «жить можно». А я сразу же вспомнил, что речка, в которой мы ловили рыбу, когда работали на горном массиве Тулай-Киряка-Тас[23], называлась — Хутуду-Яму. Что, интересно, означает это имя? Может, «жить нельзя»? Со знакомством подарил он нам здоровенного, килограмма на три, муксуна, мороженого и с выпученными глазами. Выпученные глаза у мороженой рыбины — признак хорошего качества: значит, заморозили ее живой и ни разу не оттаивали, иначе потом глаза провалились бы внутрь и, сколько потом ни замораживай, снова бы не вылупились.
