Полли Эванс - Китай. Искусство есть палочками
А за спиной простирались дикие джунгли. В лучах предзакатного солнца окружающий мир приобрел теплый медовый оттенок. Огромные листья бананов отсвечивали желтым. Вдалеке холмы постепенно меняли свой цвет с зеленого на голубоватый, и очертания их становились размытыми. Клубы дыма вырывались из труб и смешивались с вечерним туманом. Солнце садилось, и облака порозовели, а холмы темнели и теряли очертания, пока, наконец, на землю не опустилась настоящая тьма.
Пастухи стояли поодаль, курили и что-то обсуждали. Они говорили обо мне. Лицзюань перевела:
— Они спрашивают, чем ты занимаешься, а еще… — девушка замялась, — эти ребята поспорили, умеешь ли ты сажать рис.
Теперь оба парня уставились на меня и смущенно улыбались. Я улыбнулась в ответ. Что ж, мальчики, не удалось вам меня раскусить.
— Она пишет книги, — сообщила Лицзюань.
Пастухи заохали. Но потом согласились, что такое странное занятие подходит для женщины со столь экзотической внешностью. Они некоторое время о чем-то горячо спорили, а потом спросили через Лицзюань:
— А в вашей стране такие же солнце, луна и звезды?
Сложный вопрос. Да, солнце и луна такие же, а вот звезды… Про звезды эти двое знали намного больше, чем я.
— Такие же, но только мы их видим под другим углом.
Пастухи как по команде подняли голову и стали всматриваться в небо, усеянное мерцающими огоньками, размышляя над моим ответом.
На ужин нам подали жареную собаку. В честь проверяющих староста распорядился убить пару псов, и собачатину нам подали вместе с нашей не слишком-то аппетитной свиньей, овощами и рисом. Я съела два маленьких кусочка. Мясо было острое, очень жесткое и ничем не отличалось от мяса любого другого старого животного.
— Иногда в деревнях даже крыс едят, здесь люди очень бедные, — сказала мне Лицзюань.
Сын старосты ужинал вместе с нами, а под столом шныряла тощая кошка в ожидании, не перепадет ли что-нибудь со стола.
— А кошек тоже едят? — поинтересовалась я. Лицзюань перевела.
— Конечно, нет! — молодой человек пришел в ужас. — Как можно!
Позднее выяснилось, что кошек не едят вовсе не потому, что они не так вкусны, как собаки и крысы.
Дело в том, что кошки ловят мышей, а потому считаются полезными животными.
После ужина проверяющие продолжили работу.
У одного из них был калькулятор, который издавал попискивание всякий раз, когда нажимали знак равенства, и только этот звук нарушал спокойствие ночи. Проверяющие засиделись за полночь, и в итоге нам выделили пару комнат в доме сына старосты — крошечные клетушки, похожие на коробку, но мы были благодарны, ведь иначе нам бы пришлось спать в главной комнате с остальными членами семьи.
За завтраком мы снова встретились с жареной собакой, но я категорически отказалась, поскольку семь утра перед дальней дорогой казалось мне неподходящим временем для кулинарных экспериментов, и ограничилась рисом и овощами.
После завтрака мы отправились в деревню Вэйдун, которую населяло племя хани, близкие родственники акха. Лицзюань жаждала опробовать на мне новый маршрут через джунгли. Я выразила надежду, что мы не заблудимся, как-никак мы находились всего в пяти километрах от китайско-бирманской границы, а мне не хотелось бы закончить свои дни, пав жертвой доблестного бирманского пограничника. К счастью, сын старосты (не тот, в доме у которого мы ночевали, а другой) предложил проводить нас.
Этот юноша, поджарый и мускулистый, с гордой осанкой, шел впереди. На нем были брюки цвета хаки, армейские кроссовки, белая футболка и кепка с вышивкой в виде маргариток. На одном плече болтался пластиковый пакет из-под стирального порошка, а на втором — винтовка.
— А зачем винтовка? — спросила я у Лицзюань. Может быть, он собирался спасти нас от пограничников.
— Против медведей! — Лицзюань сделала большие глаза, а потом засмеялась: — На самом деле, думаю, он хочет подстрелить какую-нибудь птицу на ужин.
Мы шли через джунгли, а под нами хрустели ветки. Вообще-то слово «шли» не совсем подходит, поскольку мы трое были вынуждены передвигаться скачками, чтобы не отстать от проворного юноши. Наконец мы оказались на тропе, знакомой Лицзюань, и разошлись в разные стороны. Парень отправился дальше в поисках ужина.
Вокруг нас дрожали, словно в танце, огромные кусты с желтыми цветами. Лицзюань считала, что это какая-то разновидность диких хризантем, однако, на мой взгляд, от окультуренных собратьев почти ничего не осталось. Цветы были просто гигантского размера, а кусты напирали со всех сторон.
А среди них как-то умудрились просочиться алые пуансетии.
Я все еще думала о тех людях, у которых мы останавливались на ночь. Староста определенно был важной шишкой, только в его доме имелась пристройка, остальным жителям деревни приходилось спать в одной комнате главной хижины.
— А как этот твой знакомый стал старостой?
— Его выбрали. Старосту у нас всегда выбирают.
На местном уровне, как объяснила Лицзюань, демократия процветает. В деревнях избирают старост, они обладают большими полномочиями и могут даже влиять на решения региональных властей.
Через некоторое время мы сделали остановку в деревне, принадлежащей племени булан, второму по численности этническому меньшинству после дай.
В деревне было малолюдно. Единственной живой душой оказался старик, который сидел на корточках у входа в свою хижину и плел корзины. Его щеки ввалились, а лицо испещряли морщины, тем не менее, в темных глазах горело любопытство. Старик курил длинную бамбуковую трубку. Интересно, был ли это табак или же кое-что, делавшее его тяжелую жизнь веселее.
Лицзюань громко поздоровалась и спросила, не нальет ли он нам чаю. Старик доброжелательно улыбнулся, отложил свою корзину и скрылся в хижине, а потом появился с тремя чашками черного чая, в которых плавала грязь. Шестой выпучил глаза и отказался пить.
— Вообще-то неудобно отказываться, — шепнула мне Лицзюань.
Что касается меня, то я решила, что лучше потерять лицо, чем заработать пару дней поноса, и в надежде, что старик не знает ничего об истории экспорта чая, торговом дисбалансе и опиумных войнах, притворилась, что англичане не пьют чай, и даже не дотронулась до подозрительной жидкости.
Еще часа через два мы добрались до места ночлега. К этому моменту Лицзюань и Шестой уже заметно подустали и в основном помалкивали.
— Ноги стерла, — пожаловалась Лицзюань.
Парнишка тоже приуныл, недоумевая, почему иностранцы платят немалые деньги за то, чтобы шляться по джунглям. Он пожаловался, что ноги у него просто отваливаются, и признался по секрету Лицзюань, что ненавидит пешие походы.
