Юрий Усыченко - Белые паруса. По путям кораблей
Впрочем, предстоящие трудности и опасности никого не тревожили. «Глаза пугают, руки делают», — говорит морская пословица. Все это обычные морские будни.
Когда стали на якорь, каждый занялся своим делом; вечером, кончив дела, — своим досугом. По телевизору смотрели датский спортивный фильм. Шахматисты углубились в очередной гамбит. Вокруг первого помощника капитана Саркиса Карапетовича Саркисова собрался кружок — послушать рассказы бывалого военного моряка. Из чьей-то каюты доносилась тихая, чуть печальная песенка:
За окошечком иллюминатораПроплывут золотые сады,Пальмы тропиков, солнце экватора,Голубые полярные льды…
Она как нельзя лучше рассказывала о нашем плавании, Полторы недели тому назад мы ходили по солнечным улицам Триполи, прозрачный ветер играл узорчатыми кронами пальм. Теперь — туман, тяжелая стального цвета вода, впереди — лед.
Около полуночи вахтенный сообщил: «Вижу судно, идет на нас». Скоро в тумане показались мутные огни СРТ — средний рыболовный траулер, неторопливо приблизился к замершему без движения «Горизонту», обошел вокруг, стал в полукабельтове.
Замигал клотиковый огонь.
«Я иду с севера. Возьмите меня с собой через пролив».
Нелегок морской труд, но, пожалуй, самый тяжелый кусок хлеба у рыбаков Северной Атлантики. В тяжелую пору штормовых зим они уходят на промысел — месяцы без берега, норд-ост жжет лицо, ледяные брызги хлещут как удар бича из раскаленной проволоки, не успеешь просохнуть после вахты, как пора опять подниматься палубу под удары безжалостных волн, зазеваешься — смоет за борт. Семибалльный шторм считается вполне удовлетворительной погодой. Конечно, с каждым годом суда становятся надежнее и удобнее, орудия лова — совершеннее. Но море остается прежним, сладить с ним доступно только сильным и отважным.
Попросивший нас о помощи траулер, очевидно, кончил путину, возвращался на базу в Калининград. Маленький, самостоятельно идти в лед он не мог, ждать тоже нельзя — питьевая вода и топливо на исходе, да и домой скорее хочется.
«Хорошо, — ответил «Горизонт». — Но я буду стоять до утра».
«Благодарю».
Утром траулер двинулся за нами, лишь через сутки затерялся где-то в тумане.
Пролив Каттегат, куда вошел «Горизонт», обогнув мыс Скаген, велик, ширина его от тридцати до восьмидесяти миль. А моряку простора нет, судам доступны два узких фарватера, один ближе к восточному берегу, другой — к западному. Средняя часть Каттегата занята островами, скалами, банками, далеко уходят в море подводные косы. Малейшая ошибка в счислении пути обойдется дорого. Опасность усугубляют мины — в военные годы Балтика Пыла забросана ими. Конечно, тралили море не раз. Но «Предупреждения мореплавателям» настойчиво требуют придерживаться рекомендованных курсов, ни в коем случае не выходить за бровку фарватера. Отдельные донные мины, обнаруженные, но не вытраленные, нанесены на карту.
Прошло почти полвека после первой мировой войны, около двадцати лет — со времени второй, а минная опасность все еще тревожит мореплавателя. В 1914—18 годах, по официальным данным, было установлено около 240 000 морских мин, во второй мировой войне цифра эта превзойдена почти вдвое. Когда наступил мир, 1900 тральщиков три года очищали проливы, общей протяженностью около 200 000 километров. Работа проделана огромная, но сказать, что угроза исчезла, нельзя. Рассуждая теоретически, «кораблиная смерть», как зовут мины моряки, теряет свои «минные свойства спустя несколько лет. Однако известны случаи, когда поставленные в русско-японскую войну мины были губительны еще в тридцатых годах.
«Предупреждения мореплавателям» и лоция говорят о минной опасности, а туман и лед не хотят считаться ни с чем. В тумане легко ^сбиться с курса и выйти за пределы фарватера; ледяные поля могут сжать судно и понести, куда им заблагорассудится, не думая ни о фарватерах, ни о минной опасности. Так, кстати, с «Горизонтом» позже и случилось.
Настоящий лед ждал нас впереди. В Каттегате навстречу попадались отдельные небольшие льдины. На фоне густо-зеленой воды они были особенно белыми, с голубоватой подсветкой снизу. Разрезанные надвое форштевнем «Горизонта», с громким шорохом терлись о борт. Шорох льдин так же волнителен сердцу, как посвист ветра и грохот прибоя. Кто по-настоящему услышал его, никогда не останется равнодушен к зову дальних походов. В историю мореплавания других народов, например, испанцев, португальцев, англичан, вошли тропики. Русских издавна кликал Север. На кочах и ладьях, «на полуношник» — северо-восток и «стрик севера к полуношнику» — отплывали наши предки в неведомые страны, видели незнаемые острова и архипелаги, через салмы-проливы попадали в новые моря, где раньше не бывал никто. Имена Дежнева, братьей Лаптевых, Челюскина, Беринга, Литке, Седова и сотен соратников их так же вечны в истории, как свершенные ими подвиги.
Туман был неровным. К проливу Зунд, датскому порту Хельсингёр, где находится лоцманская станция, «Горизонт» приблизился при хорошей видимости.
Хельсингёр стоит в самой узкой части пролива Зунд на западной стороне. Был он морской крепостью, откуда удалые викинги налетали на проплывающие мимо корабли. Воинственное прошлое ушло, нынче Хельсингёр одни из главных портов, конечно, после Копенгагена, купеческой Дании. Есть в нем судостроительные, стекольные, кирпичные, пивные заводы. Паром связывает Хельсингёр со шведским городом Хельсинборг.
Через двадцать минут паромного пути окажешься за границей, паромы огромные, очень комфортабельные и вместительные.
Пока присадистый, пыхающий дымком бот с бело-красным флагом на гафеле подходил к борту и лоцман по штормтрапу поднимался на «Горизонт», я рассматривал берег. Город, как город, ребристые силуэты кранов в порту, черепичные крыши, шпили кирок, торчащие, как острая кость в глотке неба.
Одно здание показалось мне знакомым: мрачный силуэт замка Кронборг на фоне белесых зимних туч. Я узнаю его высокие глухие стены, башенки частоколом, узкие окна, подозрительно глядящие на морскую зыбь. Я никогда не был в этих краях, но вот возник странный голос памяти, зыбкий, как отражение в зеркале пруда. Я готов был рассердиться на себя за пустые фантазии, как вдруг вспомнил: ведь Хельсингёр — это Эльсинор, в замке Кронборг жил Гамлет Принц Датский. «Быть иль не быть, вот в чем вопрос» звучит столетия; не сходит с подмостков всех театров мира задумчивый юноша в темном плаще. Я не знаю, существовал ли в средневековой Дании королевский сын Гамлет, действительно ли он обитал в этом городе и этом замке. Какое это имеет значение! Пусть он действительно жил и отжил свое, когда-то, где-то похоронен, дела его быстро забылись. Английский комедиант и сочинитель пьес Вильям Шекспир сделал для этого принца то, что не могут сделать короли с их властью, военачальники с их могуществом, банкиры с их богатством. Вильям Шекспир подарил бессмертие обычному захудалому принцу. Такова сила искусства.
