Сесил Форестер - Лорд Хорнблауэр
— А как вы, милорд? — поинтересовалась герцогиня.
Все взгляды устремились на него, но в тот момент он даже не подозревал об этом. Решение, которое он должен был принять, являлось исключительно личным. Как высокопоставленному морскому офицеру, ему сам Бог велел отправиться в Англию и вступить в командование эскадрой линейных кораблей. Большие флоты вновь станут бороздить моря, и ему предстоит сыграть в управлении ими не последнюю роль. Несколько лет спустя он может стать адмиралом, командующим флотом, человеком, от которого будет зависеть судьба Англии. Если он останется здесь, то в лучшем случае его ждет жизнь преследуемого беглеца, возглавляющего шайку оборванных и голодных людей, в худшем — виселица. Возможно, долг его в том, чтобы сохранить себя и свои способности для Англии, но талантливых морских офицеров в Англии в избытке, в то время как он довольно хорошо знает Францию и французов, и они тоже его знают. Однако все эти аргументы были побочными. Он не хотел, и не мог раздуть здесь слабую искру восстания и затем бежать, оставив своих друзей расплачиваться за возможную неудачу.
— Я остаюсь с господином графом, — произнес он. — В случае, если вы, ваше королевское высочество, и граф будете не против. Надеюсь быть полезным вам.
— Еще бы, — ответила герцогиня.
Хорнблауэр поймал взгляд Мари, и внезапно в голове его зародилось ужасное сомнение.
— Мадам, — сказал он, обращаясь к ней, — вы, как я полагаю, поедете вместе с ее королевским высочеством?
— Нет, — ответила Мари, — у вас будет на счету каждый человек, а от меня пользы будет не меньше, чем от любого мужчины. Мне известны все броды и тропы в этой округе. Я тоже остаюсь с господином графом.
— Но Мари… — стал возражать граф.
Хорнблауэр даже не пытался протестовать. Он понимал, что с таким же успехом мог протестовать против падения еловой ветки или перемены ветра. У него создалось ощущение, что во всем этом виден знак судьбы, неотвратимой и неизбежной. Посмотрев на Мари, граф бросил попытки увещевать ее.
— Прекрасно, — произнесла герцогиня.
Она оглядела их — для начала восстания время было самым подходящим. Хорнблауэр отбросил в сторону все свои личные переживания. Шла война, война со всеми ее проблемами, связанными с местом, временем и психикой. Сам того не желая, но он ввязался в эту кутерьму. Над столом, за которым префект изучал инструкции парижского правительства, висела крупномасштабная карта департамента. На других стенах были еще более подробные карты суб-префектур. Он посмотрел на них. Реки, дороги, леса. Прощай, Англия!
— Первое, что нам нужно узнать, — начал он, — это где расположены ближайшие части регулярных войск.
Кампания в Верхней Луаре началась.
Глава 19
Лесная тропа, по которой они шли, под острым углом соединялась с другой. Даже здесь, в тени сосен, было ужасно жарко. Собиралась гроза. Ноги Хорнблауэра были сбиты до волдырей, и он с трудом плелся даже по мягкому покрывалу из сосновых игл. Ветер был слишком слабым чтобы шевелить кроны деревьев — все кругом было объято тишиной. Не было слышно даже стука подков: три вьючные лошади везли запас продовольствия и боеприпасы, две перевозили раненых, а на последней сидел его превосходительство лейтенант-генерал короля в Нивернэ. Главные силы армии его величества наихристианнейшего короля Франции — двадцать мужчин (включая Хорнблауэра) и две женщины, брели вперед по тропе. Существовал еще авангард из пяти человек во главе с Брауном, шедший впереди, и арьергард, также из пяти, охранявший тыл.
Там, где тропы соединялись, их ждал человек — связной, которого Браун, как разумный командир, оставил позади, чтобы у главных сил не возникло сомнений, по какой тропе следовать. Когда они приблизились, человек указал на нечто серое с белым, висящее за тропой. Это был труп, облаченный в одежду крестьянина, висящий на сосновом суку. Белый цвет принадлежал плакату, прикрепленному к его груди.
Французы Нивернэ! — говорилось там. — С момента моего прибытия во главе большого отряда войск все безрассудные попытки сопротивления правительству нашего императора-августа Наполеона должны быть прекращены немедленно. Мне обрадовало то, какой плохой прием встретили безумные попытки графа де Грасай сопротивляться власти императора, восстановленного на троне по настоянию и при одобрении сорока миллионов его верноподданных. И все же некоторые несчастные обманом оказались вовлечены в вооруженный мятеж.
Да будет вам известно, что мне по милости его императорского величества велено довести до сведения всех французов, за оговоренными ниже исключениями, что те, кто сложит оружие и лично сдастся находящимся под моим командованием войскам до истечения пятнадцати дней с даты выхода этой прокламации, получат полное прощение и помилование. Они смогут вернуться к своим полям, лавкам, в лоно своей семьи.
Все, кто не сдаст оружие, подлежат смертной казни на месте.
Любая деревня, которая окажет приют мятежникам, будет сожжена дотла, а ее взрослые жители расстреляны.
Любой, кто окажет помощь мятежникам либо служа им проводником, либо сообщив какую-либо информацию, будет расстрелян.
Амнистии не подлежат: упомянутый выше граф де Грасай, его сноха, известная как виконтесса де Грасай, а также англичанин, известный как лорд Хорнблауэр, который должен заплатить жизнью за произвол и преступления.
Подписано:
Граф Эмманюэль Клозан, дивизионный генерал,
Июня месяца 6 дня, 1815 года.
Граф посмотрел на почерневшее лицо повешенного.
— Кто это, — спросил он.
— Поль-Мари с мельницы, сэр, — ответил встретивший их человек.
— Бедный Поль-Мари!
— Значит, они уже пересекли эту тропу, — заметил Хорнблауэр, — Мы окружены.
Кто-то протянул руку к трупу, видимо, намереваясь сорвать плакат.
— Стой! — как раз вовремя крикнул Хорнблауэр. — Они не должны узнать, что мы проходили здесь.
— По той же самой причине мы должны оставить беднягу без погребения, — добавил граф.
— Нам нужно идти вперед, — сказал Хорнблауэр. — Вот пересечем брод, тогда и сможем перевести дух.
Он окинул взором свою жалкую маленькую армию. Некоторые, едва произошла остановка, попадали наземь. Другие оперлись на мушкеты, а кое-кто пытался по слогам читать плакат, прикрепленный к груди Поля-Мари. Это была не первая копия, какую им приходилось видеть.
— Вперед, дети мои, — скомандовал граф.
