Жюль Верн - Путешествие и приключения капитана Гаттераса
Доктор и Бэлл подошли к Гаттерасу. Охваченный отчаянием, капитан вдруг встрепенулся.
— Друзья мои, — сказал он твердым голосом, — трусы удрали. Но люди мужественные добьются успеха! Джонсон и Бэлл, вы крепки духом! Доктор, вы сильны знанием! А у меня вера! Вот там северный полюс! За дело! За дело!
Товарищи Гаттераса словно возродились к жизни, услыхав мужественные слова капитана.
Но как ужасно было положение четырех путешественников и их умирающего спутника, брошенных на произвол судьбы, без всякого снаряжения и припасов под восьмидесятым градусом северной широты, в глубине полярной пустыни…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕДЯНАЯ ПУСТЫНЯ
1. ОПИСЬ ДОКТОРА
Гаттерас задумал отважное предприятие, решив достигнуть крайней точки севера; он хотел доставить Англии, своей родине, славу открытия Северного полюса. Этот неустрашимый мореплаватель сделал все, что было в человеческих силах. Девять месяцев он боролся с течениями, метелями и буранами, разбивал ледяные барьеры, взламывал ледяные поля, боролся с жестокими морозами полярной зимы; своей экспедицией он подвел итог трудам своих предшественников, проверил на деле и, так сказать, восстановил историю полярных открытий; продвинулся на бриге «Форвард» за пределы исследованных морей, уже наполовину выполнил свою задачу — и вдруг его смелые замыслы рухнули! Измена, или, вернее, малодушие, не вынесших тяжких испытаний матросов и преступное безумие их коноводов поставили Гаттераса в безвыходное положение: из восемнадцати человек экипажа, отплывших на бриге, оставалось лишь четверо, да и те были без всякого снаряжения, без корабля, за две с половиной тысячи миль от родины!
Гибель «Форварда», который взлетел на воздух на глазах путешественников, лишил их последних средств к существованию.
Но даже эта ужасная катастрофа не сломила непреклонного духа Гаттераса. Оставшиеся с ним товарищи были надежнейшие люди экипажа, геройские сердца. Гаттерас воззвал к энергии и знаниям доктора Клоубонни, к преданности Джонсона и Бэлла, к своей вере в задуманное дело; он дерзнул говорить о надежде в этом отчаянном положении, и голос его был услышан доблестными товарищами. Прошлое этих решительных людей было порукой их мужества в будущем.
Ободренный энергичными словами капитана, доктор решил выяснить положение вещей и, покинув своих товарищей, остановившихся в пятистах шагах от брига, направился к месту катастрофы.
«Форвард», этот великолепный, столь тщательно построенный корабль, перестал существовать. О силе взрыва говорили треснувшие льдины, безобразные, почерневшие, обугленные обломки дерева, исковерканные железные брусья, обрывки тросов, тлеющие подобно пушечным фитилям, и спирали дыма, расстилавшиеся по ледяным полям. Стоявшая на баке пушка была отброшена на несколько туазов и лежала на льдине, точно на лафете. Местность на сто туазов в окружности была усеяна всевозможными обломками; киль выглядывал из-под кучи ледяных обломков. Оттаявшие от пожара айсберги снова приобрели твердость гранита.
Тут только доктор вспомнил о своих потерях: сгорела его каюта, погибли коллекции, разбиты и изуродованы драгоценные инструменты, книги превратились в клочья и пепел. Сколько погибших богатств! Он со слезами на глазах осматривал место ужасной катастрофы и думал уже не о будущем, а о постигшей его непоправимой беде.
Вскоре к нему подошел Джонсон. Лицо старого моряка носило следы недавно пережитых страданий. Ему пришлось бороться со взбунтовавшимися товарищами и защищать порученный его охране корабль.
Доктор протянул руку, которую Джонсон с грустью пожал.
— Что теперь с нами будет, друг мой? — вырвалось у Клоубонни.
— Кто может сказать? — ответил Джонсон.
— Главное, — сказал доктор, — не надо отчаиваться, будем мужественны!
— Вы правы, доктор, — отвечал старый моряк, — в минуту великих несчастий следует принимать великие решения. Да, попали мы с вами в беду! Но постараемся выпутаться из нее!
— Бедный корабль! — вздохнул Клоубонни. — Я привязался к нему, полюбил его, как свой домашний очаг, как дом, в котором провел всю свою жизнь. А теперь и следа от него не осталось!
— Кто бы поверил, доктор, что все это дерево и железо было так дорого нашему сердцу!
— А где шлюпка? — спросил Клоубонни, озираясь по сторонам. — Она тоже погибла?
— Нет, доктор. Шандон и его товарищи взяли ее с собой.
— А ялик?
— Разлетелся на куски! Видите эти еще не остывшие листы жести? Это все, что от него осталось.
— Значит, у нас только и есть, что надувная шлюпка?
— Да, потому, что вы захватили ее с собой.
— Этого мало, — сказал доктор.
— Проклятые изменники удрали! — воскликнул Джонсон. — Пусть небо накажет их по заслугам!
— Джонсон, — мягко возразил доктор, — не надо забывать, сколько они перестрадали. Только лучшие из людей остаются твердыми и непоколебимыми в беде, но слабым не устоять. Лучше пожалеем о наших товарищах по несчастью, но не будем их проклинать.
Доктор умолк на несколько минут; он с тревогой оглядывал окрестности.
— А что сталось с санями? — спросил Джонсон.
— Они стоят в миле отсюда.
— Под охраной Симпсона?
— Нет, друг мой! Симпсон, бедняга, не вынес страданий.
— Умер? — воскликнул боцман.
— Умер! — ответил доктор.
— Бедняга! — сказал Джонсон. — Впрочем, как знать, — не придется ли нам завидовать его участи?
— Но взамен умершего мы привезли умирающего, — сказал Клоубонни.
— Умирающего?
— Да, капитана Альтамонта.
И доктор в нескольких словах рассказал боцману обо всем происшедшем.
— Американец! — в раздумье произнес Джонсон.
— Да, как видно, это гражданин Соединенных Штатов. Но интересно знать, что это за судно «Порпойз», которое, очевидно, потерпело крушение, и зачем оно пришло сюда.
— На свою погибель, — ответил Джонсон. — Оно везло свой экипаж на верную смерть. Такая участь ждет чуть ли не всех смельчаков, которые заходят в эти гибельные места. Но вы-то, доктор, по крайней мере добрались до цели, к которой стремились?
— До залежей каменного угля? — спросил Клоубонни.
— Да.
Доктор печально покачал головой.
— Так, значит, ничего?
— Ничего! У нас не хватило продуктов, и мы выбились из сил. Мы даже не дошли до берега, о котором упоминает Эдуард Бельчер.
— Итак, — сказал Джонсон, — мы без топлива.
— Да.
— И без провианта?
