Катя Стенвалль - Разочарованный странник
Да всё просто: русских только сюда и привозят — вот они и приезжают целыми группами.
Пора было уходить, мы начали выбирать сувениры. Одна пенсионерка жаловалась, что она так хотела привезти домой Карлсона, а ничего подходящего в продаже нет. Разве это Карлсон? Какая-то рыжая кукла, совсем не похож. Ей бы хотелось нормального, как в мультике. И Пеппи тоже не та, похожа на злобную клоунессу.
Закончился день в Стокгольме. Уже стемнело, и не переставая моросил осенний дождь. Перегретый автобус, где сильно пахло бензином, увозил нас назад к терминалу парома. Люди устали, обмякли на сиденьях. Экскурсоводша притихла в своём углу около водителя и уже не считала нужным развлекать почтеннейшую публику рассказами о квадратных метрах городских зданий. Уже у самого парома она всё-таки встрепенулась, включила микрофон и сказала, как ей и полагалось по долгу службы:
— Итак, мы покидаем город СтОхОлм. Желаю всем приятно отдохнуть на пароме. Завтра у нас по плану — город КОпехаген.
Ноябрь 2008 года
Rasmus + Lotta
В Стокгольме ноябрьский вечер, пять часов. Сегодня стемнело в два. Небо затянуто плотными чёрными тучами, фонари зажгли сразу после обеда. Дождь не идёт, но так сыро, что каждый вдох кажется глотком воды. Освещение на улицах какое-то тусклое, жёлтые огни фонарей и совсем грустные окна. На Сёдере старинные деревянные особнячки перемежаются каменными современными домами. Я стою как раз на старинной улице, и здесь вдвойне темно, вдвойне сыро, как будто наступила осень в квадрате. Осень-осень. Как на картинке. Деревянные заборы из красных досок, треугольные крыши одноэтажных домиков, низкие маленькие окошки. Ветви яблонь свешиваются из-за калиток, сегодня их нещадно треплет ветер.
Нужно сказать, что только очень богатые люди могут позволить себе жить в таких частных деревянных домах в центре города. Через окошки видны старинная мебель, кафельные голландские печи и серебряные подсвечники. Там внутри, наверное, уютно, красиво. Наверное, и жизнь там идёт какая-то более гармоничная, упорядоченная, счастливая, лишённая тех мелких проблем и дурацких недоразумений, какими полно моё существование. По крайней мере, мне нравится представлять, что в этих сказочных домиках и жизнь тоже сказочная.
На церкви пробило четыре, из ворот детского сада потянулись к остановке дети с родителями. На улочку, где я стою, свернули две маленькие фигурки и побежали по брусчатке. Девочка и мальчик лет четырёх. Она — вся нараспашку, растрёпанная — тащила мальчика за руку, увлекая за собой. Он, аккуратно одетый, явно был менее доволен происходящим, чем она. Девочка кричала: «Расмус! Расмус! Ну Расмус же! Побежали скорей! Давай, давай! Смотри скорей! Давай сейчас побежим к тебе и будем играть! Ну, у тебя же есть двор? Будем там играть во дворе! Давай я буду паровозом, а ты — пассажиром! Ту-ту-у-у-у-у! Или нет, я буду лошадью, а ты — всадником, давай? И-го-го-о-о-о-о! Я всё могу, и лошадью тоже! А хочешь, а хочешь, а хочешь, ты будешь пилотом, а я самолётом? Самолёт-бомбардировщик, хочешь? Ну, давай скорей побежали уже играть!»
Мальчик споткнулся и упал. Девочка его подняла, отряхнула, чмокнула в щёку и потащила дальше. Он тихо всхлипывал, но не решался сопротивляться. Тут из-за поворота показались двое взрослых: мужчина и женщина. Почему-то сразу было видно, что они не муж и жена, но родители этих детишек, и почему-то было понятно, кто чей. Видимо, забрали малышей из садика и вели домой. Какой-то отрезок улицы им было по пути. Они представляли собой такую же колоритную пару, как и дети. Молодой мужчина лет тридцати в светло-сером коротком пальто, в полосатом шарфе розово-оранжевого цвета, в очень дорогих очках с дымчатыми стёклами, в узких брючках, подвёрнутых снизу, и в кедах «Конверс». В руках у него ничего не было, кроме ноутбука в розовом футляре. Тёмные волосы аккуратно зачёсаны назад. Он шёл медленно, с отсутствующим видом глядя по сторонам, иногда деликатно подавляя зевок. Рядом с ним подпрыгивала на камнях брусчатки женщина его же возраста. Выше своего спутника на голову, настоящая такая шведка. Высокая, худая, с фигурой мальчика-подростка. Джинсы, засунутые в боты на меху, огромная куртка, застёгнутая не на ту пуговицу. Синтетический шарф, замотанный так, что получался какой-то безумный узел без конца и без начала. На голове грязно-белая флисовая шапка, из-под которой во все стороны лезли наэлектризованные светлые волосы. Женщина несла за спиной огромный рюкзак, а в каждой руке по нескольку полиэтиленовых пакетов, и при этом она ещё умудрялась вести велосипед. К велосипеду была привязана собачка неизвестной породы. Последняя радовалась жизни и рвалась во всех направлениях, запутывая поводок вокруг своей хозяйки. Женщина улыбалась во весь рот и всё время что-то говорила:
— Линус, а вы уже нарядили ёлку? А мы нарядили! Ну и что, что до Рождества ещё месяц, а мы уже. Детям нравится, так вот я и подумала: чего ждать-то? Так тяжело ждать! Всегда хочется поскорее! Ну так пусть радуются, жалко, что ли? Линус, а вы приходите к нам в Рождество! Мы будем ужасно рады! Будете отмечать в узком семейном кругу? А, да-да, я понимаю, конечно… А вы тогда потом приходите, на следующий день, пусть дети поиграют, а мы посидим, поболтаем. Сразу уезжаете на Ривьеру? А, да, понимаю, конечно. Ой, я такая всегда бестактная, вы извините, Линус, что я так вас приглашаю. Лотта! Лотта, не бегай на дорогу! Играйте здесь! Фрассе, не прыгай на него! Осторожно! Ой, извините, собачка вам запачкала подол пальто. Давайте я сейчас вытру!
Да нет же, я вытру, я сейчас. Простите нас, пожалуйста. Ну, вот уже и не видно ничего, вы потом дома солью посыпьте, а потом мокрой рукой сотрите, и всё сойдёт!
Тут взрослые подошли к крыльцу одного из красных домиков, мужчина сказал «до свиданья» (по-шведски это будет «хей-хей») и вставил ключ в замочную скважину. К нему подбежали двое детей. Девочка скакала от восторга.
— Дядя Линус, дядя Линус, а мы сейчас пойдём домой и будем с Расмусом играть в лошадь. Он будет на мне кататься по двору. У вас же есть двор?
На что мужчина ответил:
— Расмус сейчас пойдёт домой — к себе, а ты пойдёшь домой — к тебе. Вы поиграете завтра в садике.
— Ну пожалуйста, ну дядя Линус, ну мы хотим играть у вас дома!
— Нет, я сказал, что Расмусу пора домой — к себе.
Ты живёшь не здесь, а вон в том доме. До свиданья, Лотта.
— Но дядя Линус!!!
Пока они говорили, мальчик уже проскользнул в прихожую и спрятался за висящим пальто, однако продолжал одним глазом подсматривать за тем, что происходит на улице. Девочка тоже с удовольствием забежала бы внутрь, но Расмусов папа загораживал дверной проём. Тогда в разговор вмешалась растрёпанная мама:
