Лариса Васильева - Альбион и тайна времени
Стайка негритянских ребятишек бегает друг за дружкой мимо домов, где нет ни единого кустика — только серый камень да красно-грязный кирпич. Две негритянка сидят на крыльце одного из таких домов. Чуть подальше — группа старых негров сгрудилась над Столом — играют во что-то.
И снова благополучные пейзажи, умилительные речушки, овцы на уютных склонах холмов, кудрявые деревья, растущие поодиночке на склонах. Снова божьи храмы — много их, разных, и все хороши собою.
Вот амфитеатром спускается со внезапно возникших плоскогорий серо-белый лес современных жилых домов, высотные башни, чуть ниже семи-восьмиэтажные дома, пониже с волнистой общей крышей здания типа «змеи». Между ними и следующими семиэтажными на ладан дышащие острые кирпичные трущобы. Это пригороды Шеффилда — одного из самых крупных индустриальных центров страны. Вдали, на другом плоском отроге, видны дымящиеся трубы заводов и теплоцентралей, а под ними снова стада унылых домов.
Скоро Ливерпуль. Два с половиной часа езды от Лондона до Ливерпуля — это как от Москвы до Калинина. Совсем близко, по-нашему. На другом конце острова — по-английски.
Сноудония
Просыпаюсь в большой комнате с эркером. Шторы задернуты, темно, но свет проникает. Понимаю — уже утро, пора вставать. Под одеялом тепло — оно пуховое, толстое, грелка в ногах даже не совсем остыла за ночь. Открытым плечом чувствую холод в комнате. Дышу — пар идет изо рта. Спальня огромная, со старинным шкафом, который скрипит при открывании, с большим зеркалом у окна и подзеркальником, на нем гордо стоит белый с синими цветами ночной горшок. В углу умывальник.
Вскакиваю. Дрожа, обливаюсь холодной водой из кружки, которая стоит на умывальнике, — хозяйка предупредила, что водопровода в доме нет, и любезно с вечера занесла кувшин. Быстро напяливаю на себя все теплое, что есть в моем чемодане, подхожу к окну, раздвигаю шторы и замираю…
Ущелье. Внизу синей, кипящей, крутящейся ниткой бежит река. Мое окно высоко над рекой, я вижу противоположный склон. Там растут удивительные деревья. Они называются здесь «обезьяньи хвосты». Длинные мохнатые ветви переплетаются, как щупальца, как змеи, стволы толстые и высокие, а ветвей множество и деревья похожи на головы медуз. И так много голов растет по склонам ущелья реки Винон. День обещает быть то солнечным, то облачным. Тени ходят по склонам, меняя цвета домов и деревьев, и кажется мне из моего окна, словно волны ходят по той стороне склона. Ветер колышет «обезьяньи хвосты».
Долго не могу оторваться от этого пейзажа. Голос хозяйки за дверью:
— Вы просили разбудить. Завтрак на столе.
Я спускаюсь вниз и заранее знаю, что сейчас буду жевать залитый молоком корнфлекс, потом она принесет мне яичницу из одного яйца с жареным помидором и кусочком жареной ветчины, и еще кофе с подрумяненным теплым хлебом, намазанным маслом и мандариновым джемом.
Радуясь, что угадала все, кроме джема, он оказался не мандариновый, как я предполагала, а вишневый, я быстро съедаю то, что она подала, и спешу вниз. Сегодня я своими глазами увижу Сноудонию — край гор, облаков и красот. Швейцарию северного Уэльса, Швейцарией, как известно, во всем мире называется все, что очень гористо и живописно.
То голые, то покрытые буйными кустарниками склоны, речки, бурлящие внизу, овцы, щиплющие траву, горные озера с холодной, рябой на ветру водой, туманы, хлопьями блуждающие по горам, ветры, визжащие в щели окон автомобиля, маленькие городки — все это картинно красиво, но дальше возникает немного другой пейзаж с крутой дорогой вверх и голым склоном горы, на котором обнажены срезы пород, составляющих ее, и в этой открытости среза есть своя здоровая красота жизни камня, мало известная мне.
В Швейцарии я не была. Если буду и увижу пейзаж, похожий на уэльский, для меня Швейцария будет Сноудонией.
Ферма а-ля Тюдор
Когда-то Джон купил сарай. Правда, хозяин, продававший его, пытался внушить Джону, что сарай этот, если хорошенько присмотреться, вроде бы вполне дом, и должен быть продан, как дом. Джону ничего не стоило доказать, что сарай есть сарай и цена ему соответственная, несмотря на то что он был построен при Тюдорах.
Джон окончил сельскохозяйственный колледж и несколько лет работал в Экзетере по специальности. Мечтой его была собственная ферма, купить которую он не имел никакой возможности. У него не было денег, зато были золотые руки и упрямый крестьянский характер. Для кого-нибудь купленный ям сарай мог показаться чудовищной развалюхой. Джон увидел в нем будущую ферму.
На участке земли, прилегающем к сараю, Джон обнаружил останки дома — полусгнившие балки, куски крыши, кирпичи. Они с женой и первенцем поселились в сарае, и Джон целыми днями то чертил что-то на бумаге, то перестраивал сарай. И своей сметки, ловкости и умения приложить руки Джон за полгода на месте развалины соорудил жилище. Архитектура его несколько странновата — она не имеет цельности и законченности зданий такого типа, она скорее похожа на случайно забытую пристройку к какому-то более внушительному зданию, но бывший сарай побелен и разрисован черными перекладинами в тюдоровском стиле.
Джон — большой рыжий молодец, очень краснощекий, работает с утра до поздней ночи. В его хозяйстве помощники лишь жена и двоюродный брат. Втроем они обслуживают 85 коров.
Девон — молочные края. Пшеничные поля. Теплый, близкий и морю климат, отсутствие зимы, много солнечных дней в году, всегда зеленый свежий корм для скота. Лучшего и желать не надо.
— А все же жить и работать стало трудно: хотел водопровод в дом провести — денег не хватает, электричество вздорожало, а ведь наша «елочка» хорошо его ест. Хотел я своего «Тюдора» расширить, сделать пристройку — все же трое детей, тесновато, посчитал, прикинул по домашнему бюджету — не выходит.
А тут еще с картошкой просчитался. Есть у меня картофельное поле. В прошлом году много посадил я картошки, урожай был везде хороший, она дешевая была, я половину не продал. Ну ее, думаю, к черту, ни за что на будущий год возиться не буду. Посадил немного, только для себя. А гляди — урожай был плохой, цены взлетели, и я в убытке.
— Джон, вы когда-нибудь бывали в других странах?
— Некогда мне по странам разъезжать. Да я и в Лондоне раз всего был, два дня прожил, на третий сбежал — не могу, сумасшедший дом, и только — людей, машин, магазинов — куда они все бегут? И как там только люди живут.
Вспомнился мне тут какой-то другой голос, показалось, что уж где-то от кого-то слышала я нечто подобное, только не Девон это был, а Краснодарский край, и не Джон, а тетя Марфа говорила, и не о Лондоне, а о Москве, где больше двух дней не выдержала.
