Жюль Верн - Великолепная Ориноко
Жак Эллок отворачивался, чтобы скрыть слезы. Да, этот сильный человек плакал, плакал оттого, что был бессилен победить болезнь и отогнать смерть, стоящую у изголовья обожаемого существа!
Вечером пироги сделали остановку в Педра-Мапайа, а утром снова двинулись в путь, идя то под парусами, то на веслах. Уровень воды в реке уже сильно понизился, и лодки несколько раз чуть было не садились на мель. Однако им удалось пройти значительное расстояние и достичь того места, где к правому берегу подступают холмы возвышенности Моррас.
Днем сильнейший приступ лихорадки чуть не убил Жанну. Казалось, не оставалось уже никакой надежды. Сержант Марсьяль был в таком отчаянии, что Жермену Патерну пришлось забрать его на борт «Мориче», чтобы Жанна не слышала его рыданий. Сульфат хинина не оказывал больше никакого действия.
— Жермен, Жермен, — прошептал Жак, уведя друга на нос «Гальинеты», — Жанна умрет...
— Не отчаивайся, Жак!
— Говорю тебе, что она умрет! Еще одного такого приступа ей не перенести.
Увы, Жак был прав. Жермен не мог ничем его утешить.
— И я ничего не могу сделать... — вздыхал он.
Около трех часов пополудни проливной дождь немного освежил удушающе знойную атмосферу. Путешественники могли этому только радоваться: влага, щедро изливающаяся из белой толщи облаков и из многочисленных притоков, впадающих в Ориноко справа и слева, поднимала уровень воды в реке, обеспечивая тем самым безопасное плавание.
В четыре часа слева, там, где река огибает лесистый берег, показался довольно высокий холм Янаме, а дальше за поворотом — устье Маваки. Так как ветер окончательно стих, Вальдес и Парчаль решили сделать остановку около крохотного ранчо, где жили пять или шесть семей марикитаре.
Первым на берег выпрыгнул Жак Эллок.
— Пойдемте, — сказал он Парчалю.
Что он задумал?
Он шел к хозяину ранчо.
Чего он хотел? Он хотел вырвать умирающую из рук смерти!..
Хозяин ранчо, умный и любезный индеец лет сорока, приветливо встретил гостей. По настоянию Жака Эллока Парчаль тотчас же спросил его о колорадито. Знает ли он кору этого растения? Можно ли его найти в районе Маваки?
— Да, — ответил индеец, — мы часто лечимся им от лихорадки.
— И помогает?
— Всегда.
Жак ничего не понимал, так как разговор шел по-индейски. Но когда Парчаль перевел ему ответы индейца, Жак воскликнул:
— Пусть он нам даст немного этой коры! Я заплачу столько, сколько он захочет... я отдам ему все, что у меня есть.
Хозяин молча вынул из корзины горсть каких-то древесных крошек и отдал Парчалю. Жак и Парчаль тотчас же вернулись на «Гальинету».
— Жермен... Жермен... колорадито! — только и смог выговорить Жак.
— Прекрасно, Жак! — ответил Жермен Патерн. — Приступа пока больше не было. Еще есть время. Мы ее спасем, Жак... обязательно спасем!
Пока Жермен готовил отвар, Жак, сидя около Жанны, утешал ее.
— Ни одна лихорадка не может устоять перед колорадито, — говорил он. — Хозяину Маваки можно верить.
Измученная приступом лихорадки Жанна подняла на Жака свои казавшиеся огромными на исхудавшем восковом личике глаза и слабо улыбнулась:
— Я еще ничего не пила, но мне кажется, что я уже чувствую себя лучше.
— Жанна... моя дорогая Жанна, — прошептал Жак, стоя на коленях у ее ложа.
Жермену понадобилось всего несколько минут, чтобы приготовить отвар, и Жак поднес чашку к губам девушки.
— Спасибо, — прошептала она, выпив содержимое чашки, и глаза ее закрылись.
Теперь нужно было оставить ее одну. Жермен силой увел Жака, и оба молча уселись на носу пироги. Матросы получили приказ бесшумно отчалить от берега. Ничто не должно было тревожить сон больной.
Когда сержанту Марсьялю сказали, что удалось достать жаропонижающее и что Жанна уже приняла лекарство, он выскочил на берег и бросился к «Гальинете». Жермен Патерн знаком остановил его. Старик повиновался, но, не в силах сдержать слез, прислонился к скале.
Жермен Патерн считал, что, если приступ не повторится, значит, колорадито подействовал. Через два часа все станет ясно. Через два часа они узнают, есть ли надежда, а может быть, даже и уверенность спасти девушку.
Два часа мучительного ожидания показались им вечностью. Они напряженно прислушивались, не сорвется ли с уст Жанны вздох, стон или зов. Нет, ни звука...
Жак подошел к навесу.
Жанна спала, спала спокойно и безмятежно.
— Она спасена! Спасена, — прошептал Жак.
— Я надеюсь... я верю! Хорошая штука этот колорадито! Жаль только, что аптекари нечасто встречаются в верховьях Ориноко.
Прошел час, приступ не повторился. Очевидно, он уже больше и не повторится.
К вечеру Жанна проснулась и, протянув Жаку руку, прошептала:
— Я чувствую себя лучше... правда, гораздо лучше!
Когда сержант Марсьяль получил разрешение вернуться на борт «Гальинеты», она сказала ему:
— Все в порядке, дядюшка, — а рука ее нежно утирала слезы, катившиеся по щекам старого солдата.
Всю ночь путешественники по очереди дежурили у постели Жанны. На ночь ей снова дали отвар целительной коры. Она спала спокойно, и наутро было уже совершенно ясно, что девушка поправится. Радости пассажиров и экипажа не было предела.
Хозяину Маваки, хотя он деликатно отказывался, было предложено выбрать на борту «Мориче» то, что он считает необходимым для своей семьи. Потребности этого славного человека оказались весьма скромными. Он взял только несколько ножей, топорик, кусок материи, зеркальце, стеклянные украшения и полдюжины сигар.
Пироги уже собирались отчалить, когда выяснилось, что Хорреса нет на «Гальинете». Вероятно, он так и не возвращался с прошлого вечера. Наконец он появился и на вопрос Жака, где он был, ответил, что, так как экипажу было разрешено сойти на берег, он ночевал в лесу. Пришлось довольствоваться этим объяснением, весьма, впрочем, правдоподобным.
В течение четырех следующих дней пироги продвигались вперед очень медленно, делая не больше десяти километров в сутки. Но какое это имело значение! Главное, что Жанна поправлялась; благодаря стараниям Жермена Патерна, который сам готовил для нее пищу, силы быстро возвращались к ней. Жак Эллок ни на шаг не отходил от девушки, и сержант Марсьяль в конце концов стал находить это вполне естественным.
— Видно, так было суждено, — повторял он, — но, тысяча чертей, что скажет мой полковник!
На следующий день между полуднем и двумя часами выздоравливающая первый раз вышла из-под навеса на корму и, лежа на подстилке из сухой травы, вдыхала свежий и живительный воздух саванны.
