Уолли Херберт - Пешком через Ледовитый океан
Мы продолжали двигаться, с трудом прокладывая путь, и нам удалось все же как-то вырваться из района, где вместе со льдами мы кружились на одном и том же месте. За один день теперь проделали около 10 миль. Питер Бьюкенен пришел в восхищение, и я начал посылать оптимистические радиограммы: «При таком темпе мы доберемся до вас через десять дней или даже через пять, а может, и через четыре. Если же вы пройдете навстречу нам три-четыре мили, то и еще раньше». Однако это были слишком радужные надежды. Утром 10 июня я настроил радио. За последние двое суток «Индьюренс» не сдвинулся с места. Мы находились все еще в 42 милях от корабля. Послышался голос капитана Бьюкенена: «Я разделяю ваши чувства, и мне очень хотелось бы как можно скорее видеть вас на корабле, но вокруг масса взломанного льда, и на вид он очень опасен». Не имея полного представления о наших возможностях для дальнейшего продвижения, он не хотел быть слишком категоричным, но добавил, что надвигается непогода и на следующие сутки предсказан снегопад. Во время снегопада вертолеты не смогут летать. Впрочем, он обещал, что корабль не уйдет, будет нас ждать.
Срок пребывания «Индьюренса» истекал. Если бы ему пришлось выбираться из плавучего льда столько же времени, сколько он потратил, двигаясь сюда, то ему следовало бы двинуться в обратный путь 9-го, а было уже утро 10-го. Однако капитан Бьюкенен, рискуя возвратиться с опозданием, готов был ждать еще четыре дня, чтобы дать нам возможность торжественно подкатить на нартах прямо к кораблю. За опоздание он брал ответственность на себя, и это было так благородно с его стороны, что я чувствовал себя обязанным поступить так же. Мне удалось лишь подтвердить прием его радиограммы, но затем условия связи ухудшились, и пришлось перейти на морзянку. Я отстучал радиограмму, в которой просил, принимая во внимание состояние погоды и возможный снегопад в течение ближайших суток, забрать нас немедленно. Пусть вертолеты сейчас же направляются сюда, ведь они уже где-то в воздухе, им надо только изменить курс. Прошло некоторое время, пока на корабле расшифровали радиограмму. Думаю, что капитан Бьюкенен был доволен, но несколько удивлен, пожалуй, даже застигнут врасплох этой добровольной капитуляцией. Через два часа вертолеты спустились на льдину и забрали первый груз – снаряжение.
Получив подтверждение, что два вертолета уже в пути к нам, я выполз из палатки и сообщил эту новость Аллану, Фрицу и Кену. Первый рейс должен был быть грузовым, вторым рейсом один вертолет заберет Фрица с его собаками, а другой – его нарты. За каждый вылет вертолета можно будет эвакуировать только одного человека и его упряжку собак. Последним буду я.
Все происходило в такой спешке, что у меня оставалось очень мало времени для спокойного обдумывания посадки. Вертолеты совершали эту операцию на предельном для них расстоянии, имея на борту только наблюдателя и фотографа. Фотограф оставался с нами, пока вертолеты летели обратно на корабль, чтобы разгрузить снаряжение. Спешка была безумная. Промежуток между рейсами составлял примерно час, но этот час был заполнен работой – упаковкой ящиков, складыванием грузов в отдельные кучи. У нас не было времени присесть и осмотреться.
Лаек сажали в вертолет не связанными. Казалось, они были вполне довольны, однако погрузка на первые два рейса была сложной, так как мы не знали, сколько собак можно поместить в каждый вертолет. Вертолеты могли оставаться на льдине не более пяти минут. По какой-то причине, которая осталась для меня не вполне понятной, они не могли выключать двигатели. Температура в тот день была не очень низкая, но летчики, вероятно, чувствовали себя спокойнее, если лопасти вертелись. Конечно, поднимая ветер и устраивая адский шум, они непрерывно жгли горючее. Все пришлось делать в спешке, в какой-то суматохе, подобной панике; все носились взад и вперед с возгласами: «Скорее, скорее!»
Должен сознаться, что я почувствовал какое-то недружелюбие к первому человеку, который поздоровался со мной. На нем был шлем, лицо украшала сатанинская борода. Позже, на борту корабля, мы стали большими друзьями, но на льду он побуждал нас к спешке, которая была невыносима для меня. В течение восемнадцати месяцев я привык к спокойной работе. А его вертолет вносил нервозность, ужасно жужжал перед взлетом, поднимая адский шум и разгоняя ветром все вокруг. Впоследствии я понял, что в данном случае радиус действия вертолета был близок к предельному расстоянию, на котором они могли вести операции с тяжелым грузом, и задержка на лишние пять или десять минут на льду могла оказаться для него гибельной.
Собаки обычно без сопротивления идут в самолет, если не работают его моторы, но попробуйте посадить их в вертолет, когда роторы грохочут и вся машина сотрясается! Приходится буквально силой заталкивать их и стоять в дверях, чтобы они не выпрыгнули, пока в конце концов, охваченные страхом, они не улягутся на брюхо и не начнут орошать пол слюной.
Фрица, Аллана и Кена увезли, и я остался один с нартами, палаткой и своей собачьей упряжкой. Я был занят упаковкой снаряжения, готовя его к погрузке на вертолеты. Когда все было сделано, я сел на нарты и закурил. Чудесно было ощущать, что ты совершенно один. Впервые за шестнадцать месяцев я находился значительно больше чем в пяти милях от ближайшего человека (ведь мы удалялись не больше чем на пять миль). Это было нечто такое, чем следовало насладиться. Я сидел и покуривал, ни о чем особенном не думая, просто испытывая необычное приятное чувство одиночества среди безбрежной ледяной пустыни. Я не чувствовал печали, покидая просторы, с которыми успел породниться, но не испытывал и волнения в ожидании нового. Я находился как бы во взвешенном состоянии, меня охватило какое-то безразличие.
Сюда вторглись вертолеты, нарушая тишину Арктики, лишая ее первозданной чистоты. Шум и угар, исходившие от моторов, делали свое черное дело. Вот она цивилизация! Она нагло вторглась сюда, от гула моторов – боль в ушах. Люди кричат на меня, смеются над моей растерянностью, приглашают меня в гости. Я должен торопиться. Нужно поднять собак, затолкнуть их в вертолет, запихнуть туда нарты и вслед за собаками влезть самому да еще и успокаивать собак.
Во время полета я бросал иногда взгляд в окно – лед внизу был действительно взломан, превратился в сплошную кашу. И тут у меня появилось сомнение: нам вряд ли удалось бы добраться до корабля меньше чем за десять дней. Я возвращался в общество, где меня не покидало чувство неуверенности. Все здесь как-то путалось, куда-то неслось. Вертолет накренился, и в течение нескольких секунд в окне, как в рамке, я видел стоявший в одиночестве корабль. Он казался очень маленьким. Когда мы приблизились, ангар на взлетной палубе был полон народа.
