Юрген Берндт - Лики Японии
Был конец апреля, время ежегодного весеннего наступления японского рабочего класса, то есть начала переговоров между работодателями и рабочими о новых тарифных ставках. Соблюдай инструкции, иначе — забастовка! Таковы чаще всего призывы профсоюзов, стремящихся добиться удовлетворения своих требований повышения заработной платы. На 27 апреля служащими токийской государственной железнодорожной сети была назначена всеобщая забастовка. Наряду с государственными в Токио имеются еще несколько частных железнодорожных линий. Одной из них мне приходилось пользоваться ежедневно. Когда вечером 26 апреля я ехал домой, повсюду репродукторы оповещали людей о том, что в знак солидарности с коллегами государственных железных дорог служащие частных дорог также объявляют забастовку. 27 апреля я ни свет ни заря был разбужен грохотом промчавшегося поезда. Что это значит? Это никак не вязалось со вчерашними объявлениями. И скоро мне стало известно следующее: во-первых, упомянутая частная железная дорога принадлежала крупному концерну универсальных магазинов, а председатель профсоюзов дороги был тесно связан с концерном; во-вторых, на частной железнодорожной линии на работу нанимают только по рекомендации родственника или знакомого, которым наниматель полностью доверяет. Решающую роль играют здесь, как и во многих других краях, связи. Японское слово «энко» толкуется именно так. Того, кому человек обязан рекомендацией, нельзя подводить. К чему же тогда эти объявления накануне вечером, если заранее было известно, что забастовки не будет? «Чтобы не ударить лицом в грязь перед другими профсоюзами», — ответили мне. Понять это, право, нелегко.
Еще раз по поводу «энко», но в несколько другом аспекте. Если «чужестранец» пожелает в Киото, древней столице Японии, посетить маленький ресторан, расположенный в стороне от туристского потока, то может статься, ему в этом откажут. Если он осмелится возразить, сказав, что там еще имеются свободные места, считай, он окончательно разоблачил себя как «чужеземец», совершенно незнакомый с обычаями страны. Абсолютно не котируется здесь «иккэн-но кяку» — «гость, который приходит один-единственный раз». Сначала это кажется противоречием, ибо город живет туризмом, принимает ежегодно более 32 миллионов приезжих. Однако, чем дольше человек гостит в Киото, тем больше он сознает, что город походит на гейшу: любой может ею любоваться, наслаждаться ее красотой, по принадлежать она будет только тому, кто и ей придется по душе.
Я рассказал своему знакомому, известному актеру и режиссеру, зятю еще более известного писателя, о моем печальном опыте с ресторанами, когда мы после посещения могилы его тестя подходили к маленькому храму в Киото. Он расхохотался, а потом предложил мне где-нибудь вместе поесть. Живет он в Токио, однако своим настоящим домом считает Киото, в котором вырос.
Зашли в крошечный, не более чем на десять мест, ресторанчик. Хозяйка очень обрадовалась, когда увидела моего спутника, и обратилась к нему, хотя он был много моложе ее, со словом «сэнсэй». Блюда отличались изысканностью и необычностью. Например, мясо дикой утки, нарезанное тонкими ломтиками, которое не было ни жареным, ни вареным, ни копченым, ни сырым, а, наверное, и тем, и другим, и третьим, и четвертым. Это блюдо считается в Киото фирменным, но подается только в холодные месяцы года. Порадовали нас здесь еще и рыбой, и многим другим. Культура еды воплотила почти двенадцативековые кулинарные традиции Киото.
— Пойдем еще куда-нибудь! — снова предложил мой знакомый.
В Японии обычно не засиживаются подолгу в одном ресторане. Чтобы доставить гостю удовольствие, его водят из одного ресторана в другой, ибо в каждом есть свое фирменное блюдо.
Мы простились с хозяйкой и вновь очутились на улице. В следующем заведении все повторилось, за исключением меню.
Ни в том, ни в другом ресторанчике мой знакомый и не думал расплачиваться за еду. Меня это не слишком удивило, ибо нечто подобное я уже наблюдал в Токио, когда друзья приглашали меня в бары. 25-го числа каждого месяца в Японии проводится день выдачи заработной платы. Начиная с 15-го уже ни у кого нет денег. (Это можно заметить по числу людей в универсальных магазинах.) После дня зарплаты «мадам» (хозяйка бара, ресторанчика, кафе) сама навещает своих клиентов и предъявляет им счета. Владельцами подобных заведений в Киото очень часто бывают женщины, ибо они более деловиты и вообще больше, чем мужчины, любят вращаться в обществе. Мне рассказывали, что в Киото никогда не требуют от клиента, чтобы он расплачивался на месте. От него ждут, согласно все тем же нормам поведения, оплаты счетов в конце года. Хотя слово «счет» здесь не подходит. Клиент должен внести определенную сумму, которую сам сочтет нужной. Если же он в конце года не рассчитается, ничего страшного: он может это сделать в следующем году или через год, когда будет при деньгах.
Однако это правило на «иккэн-но кяку» не распространяется. Случайный клиент, турист, гость, который посещает ресторан или другое заведение лишь затем, чтобы в спешке утолить голод, а не ради удовольствия, обязан расплачиваться на месте. Таких посетителей большинство, и все же значительная часть «мидзу-собай» (дословно «служба по торговле водой»), то есть служба гостиниц и ресторанов, а также развлечений, в которых занято якобы около 5 миллионов женщин и девушек, осуществляется на основе «энко» — личных связей. Почти как и в случае с зачислением на службу на упомянутой частной железной дороге.
Директор одной торговой фирмы пригласил меня однажды вечером в довольно респектабельный и по японским критериям не такой уж маленький бар, расположенный в районе Гиндзы. Мы были там недолго, час или два. Спустя несколько дней мой очень жизнерадостный коллега по университету как нарочно повел меня в тот же самый бар. Перед уходом ко мне обратилась преисполненная достоинства «мадам», с которой я не обмолвился ни единым словом ни раньше, ни теперь:
— В следующий раз вы можете прийти сюда один.
Раз я дважды посетил ее бар в сопровождении кредитоспособных клиентов, значит, я также заслуживаю полного доверия.
Мне предстояла длительная поездка по железной дороге, и я позволил себе купить билет в «гурин ся» («зеленый вагон»), в нашем понимании — вагон первого класса. На железной дороге в соответствии с японским взглядом на демократию отменены обозначения «Первый класс» или «Второй класс». В список «табуированных» попали и другие слова, и несдобровать редактору, если он пропустит какое-нибудь из этих слов в прессе, по радио или телевидению. Самое безобидное из ожидающих его неприятностей — возмущение, высказанное по телефону. Так, нельзя употреблять слово «калека» или «инвалид», а только «человек с телесным ущербом». Вместо «поденщик» надо говорить «свободный рабочий» («дзию родося»), не официантка, а служащая в баре или «хосутесу»; не «дежурный по железнодорожному переезду», а «уполномоченный по обеспечению безопасности железнодорожного переезда». Более подробную информацию об этих словах можно почерпнуть из книги, вышедшей в 1976 году.
