Бандолеро - Майн Рид
Я стоял в тени портала, и он не мог меня видеть; впрочем, меня это нисколько не заботило. В укрытии я оставался чисто машинально — инстинктивно, если вы предпочитаете такую формулировку. С самого начала я решил, что моя игра кончена, и дочь дона Эусебио Вилья-Сеньора уже отдала свое сердце этому блистательному кабальеро.
Конечно, я думал только о Мерседес. Нелепо было бы полагать, что человек, которого я вижу перед собой, пришел к другой. Такая мысль даже не приходила мне в голову. Нет, я видел перед собой своего счастливого соперника. В отличие от меня, ему не пришлось долго ждать. Очевидно, десять часов были условленным временем. Сигналом послужил звон колоколов. Как только он начался, кавалер в плаще показался на улице и направился к дому.
Вот оконная занавеска беззвучно отодвинулась, и в окне показалось лицо, которое я так часто видел во сне. Оно было видно не очень отчетливо, но, тем не менее, я узнал его.
Еще мгновение — и на балконе неслышно появилась одетая в черное фигура. Изящная ручка оперлась о перила. Что-то белое мелькнуло в пальцах, с тихим шорохом упало на улицу в сопровождении шепотом произнесенных слов:
— Ва кон Диос, керидо Франсиско! Да хранит тебя Бог, дорогой Франсиско!
Прежде, чем записка была поднята с тротуара, прекрасная дама на балконе исчезла. Жалюзи снова опустили, дом и улица опять погрузились в ночную тишину. Никто, проходя мимо дома дона Эусебио Вилья-Сеньора, не мог бы сказать, что дочь его повела себя нескромно. Тайну берегли два человека: одному она, несомненно, доставила счастье, другому, столь же несомненно, горечь!
Глава VII. ПО СЛЕДУ СОПЕРНИКА
В том, что меня опередили, невозможно было усомниться. Нежный шепот: «Да хранит тебя Бог, дорогой Франсиско!» ясно это доказывал. А при свете масляной лампы я лучше разглядел соперника и понял, что именно такого мужчину может полюбить женщина. Неудивительно, что он завоевал расположение дочери дона Эусебио!
Мое сердце было в огне. В нем бушевали ревность и гнев.
Мне казалось, что я имею право на гнев. Если женщина когда-либо давала надежду — взглядами и улыбками, — то это Мерседес Вилья-Сеньор.
Все было сделано, чтобы обмануть меня. Может, чтобы удовлетворить легкий каприз женского тщеславия?
Она дала понять, что заметила мое восхищение. Может, ей в какой-то мере льстило мое внимание?
Так это или нет, но я определенно получал знаки одобрения. Однажды с балкона упал цветок. Выглядело это как случайность; как видно, она постаралась, чтобы это трудно было истолковать. Я принял это как вызов; пройдя по тротуару, наклонился и поднял цветок. В ответ я увидел одобрительную улыбку, которая словно говорила: «Это за шнур от сабли». Так я тогда и подумал. Мне даже показалось, что я вижу свой шнур за плетенкой корсета платья девушки: он был на мгновение продемонстрирован, а потом искусно спрятан.
Это произошло во время моей десятой прогулки на Калье дель Обиспо. В последний раз мне удалось тогда увидеть Мерседес в сумерках. После этого началось досадное заключение, а теперь ему предстояло смениться длительным периодом уныния, граничащего с отчаянием. Записка и сопровождавшие ее слова положили конец моим надеждам — так же окончательно, как если бы Мерседес оказалась в объятиях Франсиско.
Наряду с печалью, я испытывал раздражение и унижение. Мне казалось, что со мной играли.
На ком выместить свой гнев? На сеньорите? Никакой возможности. Она уже ушла с балкона. Я могу больше никогда ее не увидеть — ни здесь, ни в другом месте. На ком тогда? На человеке, который опередил меня? Перейти улицу, бросить ему вызов, начать ссору и кончить ее своей саблей? Человек, которого я никогда раньше не встречал и который, по всей вероятности, меня никогда не видел! Как это ни нелепо, каким несправедливым это ни покажется, именно таков был мой первый порыв!
Но потом его сменили, более спокойные и трезвые мысли. Лицо Франсиско говорило в его пользу. Я разглядел его лучше, когда он подошел к лампе, чтобы прочесть записку. Человека с таким лицом нельзя оскорблять без основательной причины. А ведь он наверняка не знает, что его соперничество причинило мне горе, скорее всего он просто не подозревает о моем существовании.
Я повернулся, собираясь уходить. Повода оставаться больше не было. Кучер может не опасаться, что я обращусь к нему. Медлительность не позволила ему заработать дублон. Письмо, которое я держал в руке, отправилось в скомканном виде в карман. Теплые слова, выражение искренних чувств — все то, что я сочинял со всем доступным мне искусством, никогда не дойдет до той, кому предназначалось!
С дочерью дона Эусебио Вилья-Сеньор все кончено, но я знал, что она осталась у меня в сердце, и пройдет еще очень много времени, пока я сумею вырвать ее оттуда.
Итак, я собрался уходить, но медлил. Почему? Сам не знаю. Совершенно очевидно, что девушка не собирается выходить снова. На балкон она выбралась украдкой. Я заметил, как пару раз она оглядывалась через плечо, как будто опасалась, что за ней следят чьи-то внимательные глаза. Все ее действия отличались необычной осторожностью. Было очевидно, что возлюбленные встречаются без разрешений, тайно. Ах, я слишком хорошо понимал это!
По-прежнему оставаясь в тени портика, я наблюдал, как Франсиско читает, вернее, пожирает взглядом записку. Как я завидовал ему в тот миг! Я увидел, как его лицо осветилось радостью.
Мое лицо представляло в тот момент печальный контраст!
Вот он кончил чтение. Сложил записку — бережно, как будто собирался сохранить ее надолго, и спрятал ее под плащом. Последний взгляд на заветный балкон, и, повернувшись, он с улыбкой пошел прочь.
Я последовал за ним.
