Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...
Там — Родина, там свои, близкие. Л я куда-то плыву. Из советских на «Картиче» я один. Когда при посадке в Бомбее отдавал свой билет пассажирскому помощнику, его невозмутимая английская физиономия позволила себе в удивлении поднять одну бровь:
— Русский? Из Москвы? — и, посопев, добавил: — Полагаю, за последние годы на борту «Картича» вы первый русский.
На лайнере ничего не напоминает о празднике. Вчера вечером были танцы. Играл оркестрик. Фигуристые, с безукоризненными манерами морские офицеры из экипажа «Картича» приглашали к танцам пассажирок. В том числе и немолодых. Немолодые вспыхивали от удовольствия — еще бы, тур. вальса с настоящим английским офицером! Но такие вечера на «Картиче» через день. Рейс длинный — из Лондона в Сидней.
Смотрю на часы: скоро гонг к завтраку. Быстро привожу себя в порядок. «Картич» судно старое, центрального кондиционера здесь нет. Но все-таки одеваю белую сорочку, галстук и костюм. На завтрак и на обед здесь можно и без костюма — тропики! Даже англичане не требуют соблюдения ресторанного этикета. Но это их дело!
Мои соседи по столу поднимают на меня удивленные глаза: что это русский вырядился с утра?! Мои соседи — немолодая супружеская пара из Австралии. Но удивление в их глазах мгновенно. Никаких вопросов! — они вполне воспитанные англосаксы. Только обронили обычное:
— Хэлло? Хау ду ю ду?
А затем обязательное:
— Отличный сегодня денек, не правда ли?
На борту «Картича» я всего вторые сутки. К австралийцам еще не успел привыкнуть. При знакомстве за первой совместной трапезой еще на стоянке в Бомбее мы обменялись визитками:
— Ого! Вы журналист? Очень приятно!
Я взглянул на его карточку:
— Ого! Вы коммерсант? Очень приятно!
Муж с женой были похожи друг на друга, словно вышли из одной утробы, — оба рыжие и длиннолицые. И чопорные. Узнал я о них немногое: он фермер, гостил с женой в Лондоне, навещал родственников.
— Решили отдохнуть от наших овечек, — улыбнулась она, показав большие прямоугольные зубы.
— А много их у вас?
— Ох, много!
Богатые, подумал я, и держатся соответственно, уверенно — все им доступно! Но тут я заметил на его пальцах мозоли, передо мной были руки привыкшего к физическому труду человека. Да и ее руки не из холеных! Видно, в Австралии, чтобы быть в достатке, надо уметь хорошо вкалывать.
Когда в это утро я занимал место за своим столом, то ждал, что мои соседи поинтересуются, почему это русский столь вырядился с утра, и, конечно, вспомнят: сегодня Первое мая! А не вспомнят — скажу!
Нет, не спросили, не вспомнили. Первомай не их праздник, хотя на руках этих людей вполне трудовые мозоли. И я не сказал: бог с ними!
Расправившись с неизменной яичницей с беконом и овсяной кашей, я поднялся на палубу. Еще только утро, но зной уже тяжек. Подошел к борту. Океан был спокоен, лениво перекатывал темные, словно тоже потяжелевшие от жары, волны. В знойной дымке где-то у горизонта на еле ощутимой границе неба и моря темнела пригоршня крупинок — там тоже идут корабли. Я взглянул на часы: по московскому без десяти десять. В Москве вот-вот начнется парад.
Прошелся по палубам. На шезлонгах лежали обнаженные тела — загорали, кто-то играл в пинг-понг, кто-то закидывал на торчащие штыри кольца — тренировал глазомер. В палубном баре под тентом сидели толстяки в плавках и, выставив на всеобщее обозрение круглые животы, неторопливо отхлебывали из кружек холодное пиво. Все, как вчера, позавчера, наверное, как две недели назад, когда лайнер вышел из Лондона в очередной, наверное, уж не помнит какой по счету, рейс в другое полушарие Земли.
Взглянул на толстяков, и взяла досада: будто нарочно выставили пуза, чтоб надсмеяться над моим парадным костюмом. Хотя костюм летний, из легкого светло-бежевого материала, конечно, выгляжу я в нем, да еще в сорочке с галстуком, на раскаленной полуденным тропическим солнцем палубе нелепо. То и дело ловлю на себе взгляды: одни осторожные, бочком, с легким удивлением, другие откровенно оценивающие, а некоторые насмешливые. Взгляды сегодня стерегут меня повсюду. Разумеется, пассажиры знают, что среди них я единственный оттуда, «из-за занавеса». Вроде бы белая ворона среди всей этой публики. Сперва взгляды тяготили, потом к ним привык — пускай глазеют!
Пассажирами первого класса были в основном стареющие англичане, обеспеченные, но далеко не из богачей — богачи на таких, как «Картич», старых корытах, не путешествуют, — этим леди и джентльменам средней руки, отставным клеркам и лавочникам хотелось выглядеть элитой общества, и они делали все, чтобы производить именно такое впечатление. На «Картиче» они плыли «куда-то», им все равно было куда плыть, с утра до вечера покоили свои усохшие тела в шезлонгах и палубных креслах, замедленно листали пестрые иллюстрированные журналы, разговаривали между собой редко и коротко, будто в запасе у них десяток слов, не больше, и они боятся их зря расходовать. Мне казалось, что в ресторане эти люди заняты не столько тем, чтобы насытить утробу, сколько продемонстрировать окружающим свои «хорошие манеры» за столом. По вечерам танцевали в музыкальном салоне с таким видом, будто подчеркивали всем и каждому: им, пассажирам первого класса, не зазорно и тряхнуть стариной, даже позволить себе подурачиться по-молодому, раз заплачены за билет такие деньги.
Может, все-таки хотя бы развязать галстук?.. Жарко, сил нет! Однако держу фасон — праздник так праздник! Ведь в Москве сейчас ходил бы именно так — подобно всем москвичам. Конечно, глупо париться на жаре, но ведь это тоже стиль, у них — свой, у меня — свой!
Я подошел к борту, с наслаждением подставил лицо ветру — дует, как из печки, но все-таки хоть какое-то движение воздуха в густом, будто патока, зное. И вдруг увидел, как на крыле мостика, которое было палубой выше, появился матрос в белой форменной блузе, поднял бинокль и довольно долго что-то высматривал в море за кормой «Картича». Я тоже посмотрел в ту сторону и обнаружил, что вслед за нами идет еще одно судно — в знойной серо-голубой забортной дымке оно проступало синей расплывчатой кляксой.
На это событие я не обратил особого внимания — мало ли в океане судов! Пошел снова побродить по кораблю — деваться-то некуда, по когда через час вернулся на облюбованное место на шлюпочной палубе у борта, то вновь увидел на крыле мостика матроса с биноклем. Теперь рядом с ним был уже офицер в белом тропическом кителе и черной форменной фуражке. Оба, не отнимая от глаз биноклей, долго и, как мне показалось, напряженно смотрели все туда же, в сторону кормы. Синяя клякса за кормой «Картича» увеличилась в размерах, посветлела, стала голубоватой, приняла четкие очертания, и теперь уже можно было без труда различить контур большого судна с высокими бортами и мощным туповатым носом. Ничего особенного в облике приближающегося корабля не было — и что это так заинтересовало тех на мостике?
