Борис Комиссаров - Григорий Иванович Лангсдорф
11 (23) октября Лангсдорф вернулся в Санта-Крус и в последние перед отплытием дни закончил две рукописи, в которых кратко изложил свои накопившиеся путевые наблюдения. Одна из них была послана в Петербургскую Академию наук,14 а вторая, по-видимому, Блуменбаху. В 1805 г. последняя появилась в веймарском журнале «Magazin fьr den neuesten Zustand der Naturkunde», открыв там целую серию записок и писем Лангсдорфа, посылавшихся им из экспедиции.15
Переход до острова Санта-Катарина (у берегов Бразилии) , где Крузенштерн решил сделать следующую остановку, длился почти два месяца. Главным занятием Лангсдорфа в ту пору стало исследование причин свечения морской воды. Это явление занимало многих ученых. Гумбольдт, например, полагал, что причиной свечения является «фосфорический газ», выделяющийся при гниении. Академик П. Б. Иноходцев, излагая в 1805 г. в «Технологическом журнале» результаты последних исследований английских ученых по этому вопросу, писал, что «свет морской воды происходит от разрушенных частиц умерших морских рыб».16 В качестве доказательства приводился опыт с подвешенной в подвале свежей
20
сельдью, которая через двенадцать часов начипала светиться. Свечение моря объясняли также наличием в морской воде электричества.
Примерно через неделю после начала исследований Лангсдорфу стало ясно, что светятся не продукты гниения, а живые организмы. В одном из писем с Санта-Катарины он отмечал, что с 23 октября (4 ноября) посвятил себя изучению организмов, вызывающих свечение моря.17 Ежедневно он вылавливал «мелких раков, раков-богомо- лов, гамарусов (разных форм), медуз»18 и тщательно рассматривал их под микроскопом.
Первая попытка Лангсдорфа доказать свою точку зрения не убедила Крузенштерна. «Так как исследование с помощью микроскопа было сделано только на другой день, то еще не ясно, были ли живы тела в тот момент, когда светились, или уже шел процесс их гниения», — писал капитан «Надежды» в своем дневнике.19 Однако 30 октября (11 ноября) ученый продемонстрировал своим спутникам опыты, показавшие его несомненную правоту. «Лангсдорф нашел десять родов микроскопических животных, которые сильно светятся, но не нашел никаких чешуек или мертвых тел, — писал в этот день Левен- штерн. — Если нагревать воду, то свечение прекращается».20 Наблюдая за светящимися организмами под микроскопом, Лангсдорф сделал их многочисленные зарисовки, а также начал собирать уникальную спиртовую коллекцию наиболее крупных из этих представителей морской фауны.
Открытие Лангсдорфа вполне согласуется с современными научными данными, свидетельствующими о том, что свечение моря связано с жизнедеятельностью многих его обитателей, от морских бактерий и простейших (двух подклассов микроскопических жгутиковых — Dino- flagellata и Cystoflagellata) до кишечнополостных (медузы, сифонофоры и др.), оболочниковых (сальны, пирозомы) и ракообразных. «Но почему животные сии в иное время больше светят, нежели в другое? — спрашивал сам себя Лангсдорф в письме из Бразилии Крафту, которое было вскоре опубликовано в переводе на русский язык. — Сие составляет особенный вопрос. Наблюдение ветров, состояния воздуха, скопления в атмосфере электрической материи не достаточествует еще к совершенному объяснению сего достопримечательнейшего явления... может быть,
21
в последствии времени удастся мне заметить такие явления, которые искуснейшему физику доставят предмет дальнейшего исследования».21
Помимо проблемы свечения моря, Лангсдорф совместно с Горнером с середины октября регулярно занимался измерением поверхностной и глубинной температур воды с помощью Гельсовой машины и термометра Сикса,22 а также исследованием солености океана.
Все эти занятия не мешали Лангсдорфу, по наблюдениям Левенштерна, использовать любую возможность для биологических сборов. Он гонялся за бабочкой, вылетевшей из кочна капусты, предназначенного для камбуза, искренне радовался, когда на подходе к Бразилии удалось наловить маленьких ярко-красных рачков, придававших воде кровавый оттенок, непрерывно следил за тем, что кто поймал, и пытался заполучить неизвестные экземпляры для своих коллекций. «К обеду один из наших матросов поймал дельфина длиной в три с половиной фута,-—писал Левенштерн 2(14) декабря. — Мы купили его у матроса и вызвали повара, чтобы посоветоваться с ним, как его приготовить, а в это время выставили его на палубе для осмотра. Как пара голодных волков, Лангсдорф и Тилезиус набросились на рыбу. Лангсдорф всеми силами старался набить чучело, но мы, голодные, не допустили этого. Теперь они искали „рыбных вшей“ и насекомых, которые присасываются к рыбам. Лангсдорф наловил свыше дюжины.. .».23
Постоянная занятость отвлекала Лангсдорфа от той подчас весьма тяжелой обстановки, которая сложилась на «Надежде» из-за разногласий Крузенштерна и Резанова и расколола участников экспедиции на отдельные группы. Левенштерн, искренне преданный Крузенштерну, относил Лангсдорфа к группе «колеблющихся». Это положение было для ученого достаточно мучительным, так как он чувствовал себя обязанным и тому и другому. Между тем симпатия к Крузенштерну, который был к Лангсдорфу очень внимателен и нередко брал сторону натуралиста в его спорах с Тилезиусом, начинала преобладать. «Россия должна гордиться Крузенштерном», — писал Лангсдорф на родину с о. Санта-Катарина, отмечая «прекрасный характер» и «глубокие знания» капитана «Надежды».24
Шестинедельное пребывание на Санта-Катарине про¬
22
извело на Лангсдорфа глубокое впечатление и надолго осталось в его памяти. Еще до того, как показались бразильские берега, он с интересом наблюдал за массой ярких южноамериканских бабочек, отнесенных ветром на 60—80 миль в океан и столь непохожих на скромную корабельную капустницу, которой он довольствовался несколько дней назад. «Уже в Португалии я. получил представление о богатстве природы Бразилии, но то, что я здесь увидел, превзошло все мои ожидания. Мне кажется, что я вижу какой-то новый мир. Его великолепие поразило меня», — писал Лангсдорф в те дни.25
Многолетнее пребывание в Португалии, наводненной и людьми, побывавшими в Бразилии, и продуктами ее хозяйства, общение с покровительствовавшим ему министром Пинту де Соузой Коутинью, который во второй половине XVIII в. был губернатором бразильской* капита- нии Мату-Гросу, наконец, свободное владение португальским языком —все это помогло Лангсдорфу больше других его спутников увидеть и понять на незнакомой земле. Бразилия была тогда почти неизвестна ученому миру — Португалия держала свою колонию в строгой изоляции. Даже Гумбольдта португальские колониальные власти не допустили на территорию Бразилии.26 Корабли Крузенштерна доставили туда по существу первых в XIX в. европейски образованных ученых.
