Венеция. Под кожей города любви - Бидиша
— Я… нормально. Устала слегка.
— Да, ты много работаешь, ты говорила.
— Дописываю кое-что. — киваю я.
— Ты пишешь для себя?
Ой!
— Нет, это моя работа. Но расскажи о себе. Ты говорила, у тебя офис рядом с Сан-Марко.
— Ну, не совсем у меня, мы его арендуем. На паях. Но вскоре, возможно, мы его купим.
Я по-прежнему не представляю, чем она занимается, как зарабатывает. Вроде она упоминала о Би-би-си, но я не смогла уловить, в чем ее роль. Продюсер? Режиссер? Занимается поиском сюжетов?
Песик, которого она спустила с рук, тявкая, носится по саду.
— Какой красивый пес, — говорю я.
— Но с ним, знаешь ли, трудно. Может, потруднее, чем растить ребенка.
«Не заводи детей, ты была бы ужасной матерью», — этого я не произношу. Вслух говорю другое:
— Могу себе представить. Ведь он так и не станет взрослым.
— Мне неловко, он обычно так себя не ведет. Это из-за шляп. Прости, я должна с ним немного поиграть.
Вынув из сумки резиновый мячик, она начинает бросать его собаке. Не хочу им мешать и отхожу. Народ прибывает, больше становится и напитков: появляются круглые бокалы с красным вином, высокие — с просекко, в длинных бокалах апельсиновый сок. Мне неудобно уйти, не дождавшись Тицианы, но моего агента нигде не видно.
Входит очень странная пара. Он — бледный высокий человечек, узкие плечи, с брюшком. Держится нелепо: этакий конфузливый мальчуган с длинными соломенными волосами — не волосы, а космы. На вид ему лет тридцать пять. На нем узкие темно-красные джинсики и обтягивающая белая футболка с длинным рукавом (футболка туго обтягивает живот). Женщине не меньше пятидесяти пяти. Мать? Нет, не думаю. С седой косичкой, в трикотажной фуфайке, пальцы прижаты к губам, она неотступно следует за спутником. Любовница? хозяйка? — гадаю я. Или — вот оно! — она из тех дам, кому нравится быть в компании геев! Парень подходит к одной из девиц, демонстрирующих шляпы, жмет ей руку. Говорит он с характерным присюсюкиванием. Называет себя Джейсон Хэрендон — вот так, полным именем, как знаменитость (каковой не является). Понимаю, что он американец. Свою даму он не представляет, хотя та повисла у него на плече, пытаясь вклиниться в разговор. Парень примеряет серую фетровую шляпу, затем берется за другую, темно-красную, мягкую, с мягкой черной лентой.
— Но ведь женская, наверное? — спрашивает он.
— Это как сказать, — отвечает находчивая девушка. — Все зависит от того, что вы ею хотите сказать. Это шляпа для уверенного мужчины, который не боится повернуться к миру своей женственной стороной.
Такого дама с косичкой уже не может вынести. Она взрывается:
— Страшно подумать, что о нас скажут люди, если мы покажемся в этом в церкви в Нью-Йорке! Да если мы только заглянем в этом в церковь Святого Фомы…
Парень с брюшком не обращает внимания. Женщина, не закончив фразы, издает нервный смешок, прижимает руку ко рту и, теребя другой рукой седую косичку, пытается заглянуть ему в лицо.
Я захожу под навес и примеряю белую шляпу с полями, украшенную хрустальными бусинами. Откуда ни возьмись Шармейн:
— О, какую симпатичную ты выбрала. У меня аж мурашки пошли, — отзывается она о моей шляпе.
— Ты тоже что-нибудь примерь, — советую я.
Она выбирает шляпку, которая идет ей так, что все присутствующие замирают, а потом осыпают ее комплиментами: облегающая голову шапочка-шлем из мягчайшего фетра с леопардовыми пятнами в стиле двадцатых годов. Плавно изогнутая линия красиво обрисовывает затылок и уши, сзади — розовая ленточка.
— Это просто немыслимо, ты должна ее купить, — говорю я. — Она создана для тебя.
— Круто, правда? Я себя чувствую женщиной-кошкой.
Неизвестно откуда появляется фотограф и начинает снимать Шармейн со всех сторон.
— А ты выглядишь как та певица, — говорит мне Шармейн. — Ну, помнишь, с пианино?
— Алисия Кейс, — подсказываю я.
К этому времени вокруг нас, чьи физиономии так удачно сочетаются со шляпками, собирается небольшая восторженная толпа.
— Точно! — восклицает Шармейн. — Алисия Кейс. Ну, теперь покажи ее. Давай!
Все смотрят на меня. В полной тишине я становлюсь большим потным центром внимания, точнее, главным клоуном вечеринки. Нарочито монотонно и тускло напеваю одну строчку из песни Алисии. Зрители смеются. С ненавистью гляжу на Шармейн и снимаю шляпу. К нам подходит голубоватый американский тип — Джейсон Хэрендон — со своей не первой молодости женщиной-собачонкой.
— Это забавно, — негромко произносит он, опустив подбородок и выпятив живот. Пальцем он указывает на шляпы.
— Они забавные, правда же? — тут же хватается за него Шармейн.
Мне они напоминают двух зверьков, учуявших запах друг друга. Удивляюсь скудости их лексикона — «забавно»…
Примеряю одну за другой все эти проклятые шляпы и шляпки и присаживаюсь отдохнуть на круглую каменную скамейку — скамейку мужей. На ней терпеливо жуют орешки мужчины, ждут своих жен.
Когда проходит не меньше двух часов, вижу Тициану, она идет под руку с молчуном Сальваторе, мужем Катерины. Тициана машет мне, округлив глаза, как бы извиняясь. Потом она тянет меня куда-то, попутно хватая горсть орехов и суя мне в руку. Попутно она спрашивает, знакомы ли мы с Сальваторе, и я затравленно улыбаюсь, глядя в серую бездну его лица.
Тициана с ходу представляет меня всем подряд: язвительным девушкам-художницам, грациозным венецианским дамам, паре фланелевых старичков и наконец странному человеку, которого я уже не раз встречала в городе. У него совершенно белая кожа, абсолютно лысая голова, полные сочные губы и ясные глаза с тяжелыми веками без ресниц — русское лицо. Он одет как профессор из фантастического фильма: кремовое льняное пальто до полу, кремовая шелковая жилетка, кремовые рубашка и штаны, белая панама — всё вместе ужасно. Я оказалась права — это русский, он превосходно говорит по-итальянски и хорошо — по-английски. Мужчина достаточно вежлив.
Затем примечаю изящного «Оскара Уайльда» — владельца антикварной лавки в моем районе, я вижу его по два раза в день. Смотрю на него в упор — он хмурится и игнорирует меня. Подходят его друзья, только мужчины. Они образуют замкнутый кружок, бросая друг на друга алчные взгляды. Нам с Тицианой приходится попятиться, нас буквально вытесняют. Мы с ней обмениваемся очень сдержанными взглядами.
— Я хочу просекко, — бурчит Сальваторе в ухо Тициане. — Нигде не могу найти официантку. — Через несколько минут он снова бурчит: — Здесь ходит женщина с вот таким бассетом.
Он изображает в воздухе длинный батон. Я уже видела этого пса — он шоколадного цвета и совершенно очаровательный, но тело его действительно слишком длинное. Как же ему, наверное, трудно сворачивать за
