Жюль Верн - Южная звезда
То ли фермер не все до конца понял, то ли он предпочел бы вообще никогда не слышать того, что говорил старый Вандергаарт, но он попытался ответить огранщику в прежнем духе — взрывом презрительного хохота. Но на этот раз смех уже звучал фальшиво, и никто из сидевших за столом его не поддержал. Все свидетели этой сцены, весьма озадаченные, устремили взгляды на Якобуса Вандергаарта и, казалось, были поражены его внушительным видом, определенностью речи и той непоколебимой уверенностью, которая исходила от него. Первым выразителем общего настроения выступил маклер Натан.
— То, что говорит месье Вандергаарт, на первый взгляд совсем не бессмысленно,— отметил он, обращаясь к Джону Уоткинсу.— В конце концов, подобная ошибка в долготе вполне возможна, и, наверно, стоило бы, прежде чем высказывать какое-либо мнение, дождаться более полных разъяснений?
— Дождаться разъяснений! — вскричал Джон Уоткинс, изо всех сил грохнув кулаком по столу.— Мне разъяснения не нужны! Мне вообще на разъяснения наплевать! Я ведь здесь у себя дома, так или нет? Разве я не утвержден в качестве владельца Копье судебным решением, которое признает действительным даже этот старый крокодил? Стало быть, что мне за дело до всего прочего? А если мне хотят помешать спокойно распоряжаться моим добром, я поступлю так же, как и раньше: обращусь в суд, и тогда посмотрим, кто выиграет дело!
— Суд уже сделал все, что от него зависело,— сдержанно ответил Якобус Вандергаарт.— Теперь все сводится к вопросу о факте: проходит или не проходит двадцать пятый градус долготы по той линии, которая указана на планах размежевания? На сегодня официально признано, что здесь была допущена ошибка, отсюда с неизбежностью следует, что Копье возвращается мне.— Говоря это, Якобус Вандергаарт показал присутствующим официальное заявление, которое держал в руках и под которым стояли все необходимые подписи и печати.
Тревога Джона Уоткинса заметно росла. Он дергался в кресле, пытался насмешничать, но это плохо получалось. Случайно его взгляд упал на «Южную Звезду». Ее вид, казалось, вернул уверенность, которая начала было покидать фермера.
— Даже если все это так,— вскричал он,— и если мне придется отказаться, вопреки всякой справедливости, от собственности, закрепленной за мной по закону и которой я непререкаемо пользовался в течение семи лет, что за важность? Разве мне нечем утешиться — вот хотя бы этим сокровищем, которое я могу унести с собой в жилетном кармане и уберечь от всяких неожиданностей!
— И тут вы тоже ошибаетесь, Джон Уоткинс,— сухо возразил Якобус Вандергаарт.— «Южная Звезда» отныне принадлежит мне на том же основании, как и все ценности Копье, находящиеся сейчас в ваших руках,— будь то мебель в доме, вино в бутылках или мясо на тарелках!… Все здесь принадлежит мне, так как источником всех этих благ является обман, направленный против меня!… И будьте спокойны,— добавил он,— я принял все меры предосторожности!
И Якобус Вандергаарт хлопнул в свои длинные костлявые ладони.
В тот же миг на пороге появились констебли[107] в черной форме, а непосредственно за ними следовал представитель шерифа[108], который быстро прошел в зал и опустил руку на спинку стула.
— Именем закона,— произнес он,— объявляю, что на все находящиеся в этом доме предметы обстановки и вещи, обладающие какой-либо ценностью, наложен временный арест!
Все поднялись, кроме Джона Уоткинса. Фермер, совершенно уничтоженный, откинулся на спинку своего большого деревянного кресла и, казалось, был поражен ударом грома. Алиса, бросившись ему на шею, старалась успокоить отца.
— Разорен!… Разорен!…— Одни эти слова только и срывались теперь с дрожащих губ мистера Уоткинса.
Неожиданно из-за стола встал Сиприен Мэрэ и очень веско произнес:
— Мистер Уоткинс, поскольку ваше состояние ждет теперь уже неминуемое разорение, позвольте мне не считать больше нас с вашей дочерью неравной парой. Я имею честь просить у вас руки мисс Алисы Уоткинс!
Глава XXIV
«ЗВЕЗДА» ИСЧЕЗАЕТ!
Предложение, сделанное молодым инженером, произвело эффект театрального действа. Сколь ни были грубы и бесчувственны полудикие души гостей Джона Уоткинса, однако они не смогли удержаться от шумных аплодисментов. Такое проявление бескорыстия не могло их не тронуть. Алиса, с потупленным взором и бьющимся сердцем, единственная, кого, по всей видимости, поступок молодого человека ничуть не удивил, молча стояла возле отца.
Разоренный фермер, все еще под сильным впечатлением постигшего его несчастья, вновь поднял свою опущенную голову. Он-то, конечно, достаточно знал Сиприена, чтобы быть уверенным, что, выдав за него дочь, гарантирует ей и счастье, и обеспеченную жизнь, и все же он не хотел показывать вида, что больше не видит препятствий для их свадьбы.
Сиприен, смущенный своим публичным выступлением, на которое его толкнул порыв нежности, уже чувствовал странность своего поступка и уже укорял себя за несдержанность.
И тут, среди общего и вполне естественного замешательства, Якобус Вандергаарт сделал шаг в сторону фермера.
— Джон Уоткинс,— сказал он,— мне не хотелось бы злоупотреблять своей победой, и я не из тех, кто втаптывает побежденных противников в грязь! Если я требовал признания своих прав, то лишь потому, что каждый человек обязан это делать! Но я на собственном опыте знаю то, что любит повторять мой адвокат, а именно, что слишком жесткое правосудие граничит иногда с бесправием; и не хотел бы перекладывать на неповинных людей бремя ошибок, которые совершили не они. К тому же я человек одинокий и уже близок к могиле. Какой мне прок от всех этих богатств, если я не могу ими поделиться? Джон Уоткинс, если вы даете согласие на брак этих двух детей, то им в приданое я отдаю «Южную Звезду», которая самому мне уже ни к чему! Помимо того, обещаю, что сделаю их своими наследниками и, таким образом, постараюсь возместить тот непреднамеренный ущерб, который причинил вашей милой дочери.
Речь огранщика, как пишут в прессе, нашла живой отклик «среди присутствующих». Все взоры обратились к Джону Уоткинсу. В глазах фермера блеснули нежданные слезы — он прикрыл их дрожавшей рукой и, не в силах больше сдерживать разноречивых чувств, раздиравших его душу, воскликнул:
— Якобус Вандергаарт!… Вы честный человек и достойно воздали мне за причиненное зло, устроив счастье этих детей!
Ни Алиса, ни Сиприен не нашли сил для ответа, во всяком случае для ответа вслух. За них сказали их взгляды. Старик протянул руку противнику, и мистер Уоткинс с жаром пожал ее. Глаза присутствующих увлажнились — даже глаза старого седовласого констебля, который сам, однако, и тут оставался сухим, как галета.
